Репнин твердо верил, что осуществит свой план до приезда Ордынского, это было решено. О его самоубийстве догадались бы сразу, сразу бы узнала и Надя, даже если б он, словно спятив, поджег дом, в котором теперь жил. К чему это? Этот позор. Потомок русских князей, солдат, и так постыдно уходит из жизни. Разве не лучше покончить со всем, подчинившись собственной команде, в таком месте, где труп ни за что не обнаружат? Да еще предварительно навести всех на ложный след, будто он просто куда-то уехал. Например, в Париж или — что было бы еще запутанней — вступил в Париже в экспедиционный легион. Эта комедия с иностранным легионом служила уже тысячи раз спасением для самоубийц. Все его бумаги, конечно, будут изучены. На него заведено дело в полиции, есть что-то и в архивах, да и в Комитете, но эта канитель продлится не один месяц, а для него главное — чтобы подольше ни о чем не догадалась Надя. Она будет жить надеждой, что он найдется, что ей обязательно сообщат, куда он уехал, живет ли в Париже или перебрался в какое-нибудь другое место.
Впрочем, как бы хитро ни устроил он все это в Англии или в Шотландии, власти все равно в конце концов разыскали бы его, точнее, нашли бы его труп, конечно, тут же сообщили бы Наде и все испортили. А в газете появилось бы сообщение о том, что его мозговой баланс, мол, не в порядке.
Этот человек не имел понятия, что в октябре жена ожидала рождения их ребенка.
Хотя Ордынский должен был возвратиться из Польши в Лондон только восемнадцатого октября, Репнин уже в первых числах этого месяца начал сжигать свои бумаги, писать последние письма, оплачивать последние счета. Он был абсолютно спокоен, как в давние времена, когда сдавал экзамены в юнкерской школе или составлял реестр боеприпасов для штаба в Екатеринодаре. Прежде всего он посетил квартирного агента Ордынского, контора которого была почти рядом с домом. Лично внес квартплату за октябрь. Сказал, что Ордынский возвращается в конце месяца, но что он дождаться его не может, так как вынужден выехать в Париж. Едет в Париж, а оттуда в Алжир. Получил разрешение на трехмесячное пребывание в Париже. Вернется только зимой. Был бы очень признателен, если б они к началу января подыскали для него такую же квартиру, как у Ордынского, где-нибудь неподалеку.
Целых три дня он обивал пороги в учреждениях, ведающих паспортами. У него был польский эмигрантский паспорт, и он-де боится, что с таким паспортом его не выпустят с островов. Однако оказалось, что все в порядке. Паспорт ему вернули. Сказали, что может спокойно ехать. Тогда он стал расспрашивать об Алжире. У него, мол, разрешение на три месяца пребывания в Париже, но он интересуется и Алжиром. Семейные дела. Речь идет о скромном наследстве. В Лондон вернется только зимой, кстати, в Лондоне проживает уже семь лет. Вот так.