Я задумчиво смотрел перед собой: проник ли уже яд в душу Эржи? Думает ли она обо мне, ложась спать? Или…
Я этого не знал. Когда она ушла, я почувствовал безграничную пустоту. Я расплатился и, притворившись более пьяным, чем был на самом деле, стал прощаться со всеми под тем благовидным предлогом, что завтра мне надлежит быть трезвым. В своей комнате я отворил окно, и тут неожиданно меня охватил какой-то необъяснимый, жгучий озноб и такое ужасное чувство одиночества, что в испуге я чуть было не бросился к двери: если я запрусь и ночью вдруг подступит смерть, никто даже не сможет прийти мне на помощь. Но это была лишь минутная слабость, пять минут назад я оставил компанию, а теперь все бы отдал, чтобы хоть какой-нибудь старый, жалкий, глупый пьяный бродяга сидел бы против меня на стуле и говорил со мной… Все бы отдал, чтобы откровенно поговорить с кем-нибудь!
Я не сентиментален, мне известно, что болезнь одиночества рано или поздно настигает человека, но я не представлял, что это так горько.
Я собрался было вернуться в бар и провести остаток ночи с Кати или безразлично с кем именно, пока сон не сомкнет глаза… Потом собрался было сойти поискать Эву и переночевать у нее, хотя понятия не имел, где она живет, но мне не хватило ни энергии, ни решимости.
Глядя из окна на сверкающий зимний пейзаж, я решил, что за все это должна понести наказание та женщина. Она, конечно, не виновата, но и я не виноват в том, что виню ее. А кроме нас двоих, я не мог винить никого другого на всем белом свете.
К счастью, меня позвали к отдыхающему, которому стало худо. Я с удовлетворением подумал: какое счастье, что так случилось!
…После подобных вечеров знакомств бывает обычно более десятка случаев отравления алкоголем. Разбудить Эву? Это было бы подло. Я взял халат, бросил в сумку резиновый шланг и несколько ампул кофеина.
Первым моим пациентом оказался толстый пожилой мужчина; глянув на его похожую на монахиню жену, я сразу понял, что дело здесь не столько в физическом недомогании, сколько в долгой, обстоятельной ссоре перед сном. К тому же возымело свое действие и непривычное для него количество выпитого.
Пока я осматривал мужа, женщина стояла рядом, словно тюремный страж, скорее даже палач, который только того и ждет, чтобы я наконец ушел, предоставив жертву в ее распоряжение. Мне хотелось дать бедняге — мужу какое-нибудь снотворное, сражающее наповал, приняв которое он уже через пять минут не проснется, даже если рядом ударит молния, и потому не придется ему выслушивать женины упреки, — но моей задачей было не улаживать взаимоотношения супругов, а всего лишь лечить их.