— Убирайся вон! Тебе нечего здесь делать! Мошенник!
Я уселся, не обращая на него внимания, хотя такой поворот дела нравился мне значительно меньше, чем тот, что я обдумал в автобусе. Мне не пришлось долго ждать, и десяти минут не прошло, как Эржи появилась. В руке у нее был один из чемоданов, с которыми они приехали из дома отдыха, вероятно, они даже распаковаться не успели.
— Я ухожу, Ференц, — сказала она.
Взяв у нее из рук чемодан, я распахнул перед ней дверь передней.
На лестнице она взяла меня под руку.
— Послушай, — шепнула она, — я так боялась, что никогда больше тебя не увижу!
На улице она запрыгала, как ребенок, в такси во что бы то ни стало хотела целоваться, в квартире тотчас же принялась хлопотать, изобретая какой-то ужин для нас обоих, и не смогла его приготовить лишь потому, что у меня абсолютно ничего не было, кроме чая, сахара и половины бутылки рома. Она ликовала от того, что в квартире ость центральное отопление, а в ванной газовая колонка, провела пальцем по книгам, наслаждаясь тем, что они пыльные, этой пылью вымазала мне нос, раскрыла шкафы и сразу сложила туда свое белье и повесила платья. Затем опустилась в одно из кресел и тихонько засмеялась.
Только когда мы выпили чай и начали говорить о том, что теперь надо делать, я впервые осознал, как все это нелепо и невероятно.
Сначала она пришла в ужас от того, что я завтра утром уеду обратно, а ей придется жить здесь одной. Она все твердила, что Ференц станет искать ее, найдет и уведет домой.
— Не дури. Кто ты в конце концов? Несмышленый ребенок, которого можно увести даже против его воли?
Она немного опечалилась.
— Ты ведь знаешь, как бывает… один человек может помыкать другим, тиранить его…
И неожиданно прижала к себе мою голову.
— Не хочу, чтобы ты уезжал! Конечно, все это глупости, раз уж я бросила Ференца, обратно я не вернусь, конечно, не вернусь. Но сегодня утром… я не осмелилась решиться, поэтому уехала. Я не осмеливалась повеситься тебе на шею в таком… в моем положении. Как хорошо, что ты приехал за мной! Теперь я верю, что нужна тебе. А ребенка этого я не желаю!
Я сказал, что у нее мало шансов получить разрешение комиссии на операцию, — слишком велики сроки.
— Ну и что? Все равно не хочу! Ни за что!
Затем она сумбурно, путано говорила об очень многом, рассказала о том, сколько раз хотела освободиться от мужа, какой он в постели и вообще каков он, ее муж, как она вышла за него и почему захотела ребенка. Я не слишком прислушивался, потому что не всему верил, одно у нее противоречило другому, но она во что бы то ни стало хотела подать себя в выгодном свете, нарисовать портрет, который никак не соответствовал ее истинному облику, а его я уже успел узнать. Меня начало тревожить, почему она лжет, но приятнее было не задумываться над этим. Эржи устроилась на моем плече, шептала что-то, рассказывала, ероша рукой мои волосы. Кажется, она продолжала говорить и тогда, когда я уснул.