— Я не поведу табун, ваше благородие, — снова твердо сказал Буйдошо.
— Ну а кто ж его, по-вашему, поведет? Чего вы этим добиваетесь? Господь бог, что ли, спустится с небес лошадей пасти?
— Вот когда спустится, тогда табун и уйдет. А до этого с места не сдвинется.
— Дурак ты, Андраш, — снова махнув рукой, сказал Вереш, переходя на «ты», а это городские господа не часто себе позволяли — только раз в году на празднике пастухов. Там в большом зале городской ратуши, стоя рядом с городскими властями, даже самые старшие из табунщиков, даже самые сильные и мужественные, выглядели жалкими и беспомощными, словно новорожденные ягнята.
— Я уже сказал, ваше благородие. Я не поведу.
— Ты нанимался пасти табун, Андраш Буйдошо, или не нанимался?
— Да, нанимался. Я и делаю ту работу, на которую нанимался: пасу табун здесь, в Хортобади, от Маты до Аламзуга, пасу в дождь, мороз, слякоть. Бывает, что и не емши пасу, а то и без сна несколько дней, такая уж у меня работа. Но срываться сейчас с места и мчаться черт-те куда, ваше благородие, на это я не согласен, на это я говорю «нет».
— Ты сам себе господин, тебе легко так говорить, ты себе гораздо больше можешь позволить. Вот я не могу сказать «нет», когда мне приказывают, я всего лишь безвольный, никчемный муниципальный советник, которому что ни прикажи, все исполнит, в лепешку расшибется, но сделает, потому что я всего лишь я, а не ваше благородие господин старший табунщик.
— Мне все одно, господин Вереш, я уже сказал.
— Ты что, Буйдошо, с ума сошел, рехнулся?
— Может, и рехнулся, только я уже сказал: нет.
— Но почему, что случилось? Объясни мне, я пойму. Мне-то можешь сказать? Мы с тобой как-никак старые друзья.
— Я могу сказать, ваше благородие.
— Так говори.
— Сейчас скажу. Мне пятьдесят лет, и почти сорок из них я пасу лошадей. Я две войны пережил, в первую в городе служил у господ, поэтому освободили меня от военной службы, не взяли в солдаты ни тогда, ни сейчас, я не просил об этом, но все равно, премного благодарен. А если бы уж забрали в армию, тогда уж ничего не попишешь, тогда бы делал все, что прикажут. Только если бы да кабы — что об этом говорить? Но теперь — чтобы я погнал табун из Хортобади незнамо куда? Вы можете мне сказать, куда я должен гнать табун? Столько лошадей! Что мне их, по пастушьим торбам распихать? Куда мне их деть — скажите, ради бога. Некуда мне их спрятать, все равно отыщут, незачем мучить животных и себя тоже. А ребята мои? Что мне их, здесь оставлять или с собой брать? Метаться по степи как очумелые? Чего ради? Мы что, ограбили кого?