Янош Гал не особенно жаловал Шандора Ульвецкого, но и не сторонился его. Сирота, до двадцати лет пробатрачивший у кулака, Янош мыкал в юности горе, знал лишь хозяев да их знакомых, а настоящих друзей у него не было. Позже, вступив в кооператив, он полюбил жизнь, Жужу, привязался к крестьянам, вместе с которыми строил тогда еще не слишком ему понятную новую жизнь. Но все они, кроме Жужи, были старше него. К тому времени, когда стал расти кооператив, он женился и потому не искал ни с кем дружбы. Ведь если у тебя есть жена, которую любишь, очень любишь, и, кроме того, большое дело, кооператив, то достойными любви, друзьями до гробовой доски кажутся все, кто трудится вместе с тобой.
Поэтому он чувствовал расположение и к Ульвецкому, особенно когда им случалось выходить вместе на ночную работу или выполнять ответственное срочное задание.
— Ах, Янош, дружище, целый век тебя не видел, — приветствовал его Ульвецкий, а Яношу льстили внимание и дружба этого хорошего хозяина, середняка, который, хотя и был лет на шесть — восемь старше его, никогда не задавался.
Никого не удивило, что Ульвецкий сразу стал членом правления. А вот то, что Янош Гал в свои двадцать три года уже бригадир, у некоторых вызвало недоумение; люди забыли, что он четыре года самоотверженно работает в кооперативе, тогда как при других обстоятельствах мог бы оказаться батраком Шандора Ульвецкого. Возраст и достаток придавали Ульвецкому вес даже здесь, даже теперь, особенно в глазах тех, кто одновременно с ним вступил в кооператив. Разве мог уважать двадцатитрехлетнего Яноша Гала Антал К. Надь, пятидесятилетний крестьянин, имевший четырнадцать хольдов земли, который помнил еще, как десять лет назад, придя в гости к Сючам, хозяевам Яноша, щелкал его по макушке.
Янош Гал пользовался авторитетом только у малоземельных крестьян, батраков, давно вступивших в кооператив и теперь составлявших там меньшинство, Правда, Янош был членом партийного бюро. Но из шестисот членов «Мичурина» только тридцать пять — сорок были коммунистами. Остальные же — большинство — не принимали его всерьез, так же, впрочем, как и восемнадцатилетнюю Эржи Тот, даже когда та стала лучшей трактористкой в стране.
Но начинания Яноша Гала поддерживали уездный и комитатский парткомы. И то, что происходило на дальних хуторах, не могло теперь долго оставаться в тайне, а Янош Гал в пятидесятом, пятьдесят первом году стал много читать, учиться. Его увлекала, страстно увлекала наука о сельском хозяйстве. Он приносил домой книги Лысенко и Якушкина, зимними ночами до рассвета изучал их, читал и перечитывал, стараясь до мельчайших подробностей разобраться в них, чтобы все там стало таким же привычным, как наладить плуг или после тяжелой работы обтереть соломой вспотевшую лошадь. Яноша трижды приглашали на совещания председателей кооперативов. Когда секретарь горкома Каллаи приезжал по какому-нибудь делу в «Мичурин», он прежде всего спрашивал Яноша Гала. И позже трудовые достижения Яноша Гала упрочили его добрую славу: в засушливом пятьдесят втором году его бригада, бригада имени Петефи, собрала с семисот хольдов такой высокий урожай, какой не получали в этих краях помещики и кулаки даже при благоприятной погоде. При средней урожайности ячменя в «Мичурине» менее десяти центнеров, бригада имени Петефи вырастила двадцать три центнера с хольда. Она получила в виде премий вдвое больше, чем за трудодни, и в конце лета уездное начальство решило, что Яноша Гала надо обязательно ввести в состав правления, например заместителем председателя.