— Спасибо за информацию, Лидия Ивановна, вы мне очень помогли.
— Чем можем, — заулыбалась слащаво Дворская, тоже поднялась из-за стола и довела Михайлова до двери своего кабинета. — Заходите, если что нужно будет.
Михайлов вышел. На улице он снова с наслаждением глубоко глотнул чистого свежего воздуха.
Значит, Еремеев был типичным беспросветным неудачником, и все утверждения о его, якобы, блестящем положении — пшик. Он был — никто, он был никем, его не уважали на работе, у него не ладилось с семьей, тут и до инфаркта не далеко. Однако даже это несовпадение рассказов о Еремееве ничего не объясняло в его смерти. Михайлов топчется на одном месте, исхоженном и перетоптанном сто раз.
Вечером засел за дневник Дубовицкой. Она начала вести его после попытки самоубийства. Вела его нерегулярно. За 92 год лишь семь не связанных с собой записей. Почерк нервический, неровный. Первая половина 93-го года также скудна на записи. В основном — недовольство собой и окружающими.
Вот — отборная (правда, без сквернословий) брань в адрес испортившейся погоды. Эпитеты самые резкие: мерзкая, паршивая, грязная и др. в том же духе. После 28 августа записи стали появляться чаще, текстовка их увеличилась. Почерк и здесь неровный, от размашисто-крупного до приземисто-мелкого. Первые записи только доказывали, что натура Дубовицкой была крайне неуравновешенной, истеричной, трудновыносимой. В дневнике она насмехается над своими подругами, высмеивает друзей. Хотя сомнительно, чтобы у такой женщины водились близкие подруги. Изредка встречающиеся её размышления о жизни банальны и заимствованы.
Первая объемная запись относится ко второму сентября. Михайлов решил внимательно читать именно с этого листа. И едва он пробежал глазами первые строки, как сердце его учащенно забилось.
«2-е сентября. Сегодня обиделась на весь свет. Ленка вновь обманула меня и не пришла. Валерка уже не звонил три дня. У меня снова болит голова. С понедельника пойду к врачу, а до понедельника с кровати не слезу. Тетка приезжает через неделю, я даже не знаю, как ее отвадить. Это мегера, а не тетка. Особенно, когда лезет ко мне целоваться своими большими отвислыми губами. Наверное, прямо с порога скажу ей, чтобы уматывалась.
От нечего делать лежала и вспомнила о найденном калейдоскопе. Нашла его случайно, в сквере. Там, говорят, произошло убийство, и было море крови. Решила посмотреть, но ничего интересного не увидела: примятая трава и только. Неподалеку в кустах этот маленький калейдоскоп. Как будто мало чего ценного, но не удержалась, подняла, принесла домой и тут же о нем забыла. И вот вытащила на свет. Он закатился под стул и его не было видно совсем. Поднялась, взяла к себе в постель, посмотрела в глазок — поразилась. Да что там поразилась, я глазам своим не поверила: там не оказалось обычных цветных стекляшек, это было просто… Да как же это назвать? В общем, как в подзорную трубу смотришь: круг, а в круге пейзаж, да такой привлекательный, такой живой! Краски, как на импортной слайдовой пленке: Яркие, сочные, неестественные. И от этого пейзажа, что самое удивительное, пахнуло на меня таким спокойствием, такой легкостью. Что стало не по себе. Я даже ощутила это дыхание пейзажа. Как будто ветерком скользнуло в отверстие моего калейдоскопа и через глаз — ну, не нелепо же? — передалось всему моему телу. Я тотчас же откинулась на кровать и закрыла глаза. Только тот чудесный вид все равно стоял передо мною. Как в сказке. Я незаметно уснула, и на протяжении всего сна тот ландшафт, та растительность, то небо не покидали меня. Проснулась я с каким-то не ощущаемым ранее счастьем и умиротворением».