Еще тот дом запомнился мне своей необычной, я бы даже сказал, экстравагантной хозяйкой. Её просто нельзя было не запомнить, даже однажды увидев. Вся убеленная сединой, осанистая, властная с виду, она подолгу сидела на своей открытой веранде и неотрывно смотрела вдаль, где тихо садился закат, и словно своим взором укладывала на покой всё окружающее.
Она ни с кем почти в городке не общалась и была, как говорили многие, немного помешанная, особенно после того странного случая, когда с полгода назад пропал её муж, известный в округе пьяница и дебошир.
Как она сообщила, он ушел утром неизвестно куда, и больше она его не видела.
А еще про неё говорили (во что я верю с трудом), что частенько — особенно в последнее время — она стояла на крыльце, чуть покачиваясь, и либо хихикала и посмеивалась, либо негромко постанывала, издавая какой-то жуткий монотонный, непрерывный звук, в котором невозможно было что-либо разобрать.
Никто толком не знал, как глубоко её помешательство, но так как она была человек безобидный, никто её не донимал, а соседи и вовсе оставили её в покое, и в конце концов она тихо и мирно скончалась, скорее всего, от старости, и дом выставили на продажу по очень сходной, невысокой цене.
Я быстро, не теряя времени, связался с её ближайшими родственниками, и уже через два дня мы договорились о покупке мною этого дома, и я, чтобы сделка случайно или по чьей-либо прихоти не сорвалась, предложил им задаток, составляющий треть суммы, которую они запросили за дом. Они мне дали расписку в получении денег и ключи от теперь уже моего дома.
Буквально на следующий день я как полновластный хозяин обходил свои восемь с небольшим соток, испытывая непередаваемое блаженство: передо мной расстилалась безбрежная даль, подо мной в лучах утреннего солнца искрилась река, вокруг меня убаюкивающее шелестела листва и сладко и умилительно трещали в гуще листвы воробьи.
В этот же день я загорелся желанием переночевать непременно в доме и вечером после работы, поужинав на офисной квартире и прихватив с собой кой-какое постельное, я с огромным чувством радости отправился на свою дачу и был вознагражден великолепным закатом, достойным кисти Левитана и Айвазовского.
Но ночью я спал беспокойно. Мне снилось, что я нахожусь в каком-то мрачном тесном земляном подвале, к чему-то привязанный цепью за шею, и я не могу ни освободиться от этих оков, ни сдвинуться в сторону даже на дециметр, потому что цепь моя ограничена, а руки туго связаны в запястьях крепкой веревкой. Я мычу, вою, пытаюсь вырваться, но всё бесполезно: меня никто не слышит, а путы крепки и прочны.