Стоит ли говорить, что в ту ночь я проснулся весь в холодном поту, поначалу даже не поняв, где я нахожусь и что со мной происходит. Но постепенно разум мой ко мне вернулся, я с некоторой долей иронии отбросил своё навязчивое видение, отнеся приснившийся кошмар к области сновидений, которые обычно появляются на новом и непривычном месте. Однако на следующую ночь мой кошмар повторился.
Я снова видел себя в холодном беспросветном подвале на земляном полу, только я не выл, как в своем первом сне, а тихо стонал, до боли в груди, до крови в сердце. И в голове моей всполошенным мотыльком беспокойно металось отчаяние.
Конечно же, как человек вполне трезвый и рациональный, я отнес все свои последние жуткие сны к обыкновенной усталости и нервотрепке, связанной с работой. Как раз в то время у меня возникли достаточно серьезные прения с директором по поводу предстоящих заказов и их сбыта, поэтому я не придал особого значения своим настоящим видениям. Но они совершенно не отпускали меня.
В третьем моем сне передо мною неожиданно вспыхнула яркая лампочка, мгновенно ослепив меня, давно привыкшего к темноте, и какая-то высохшая морщинистая рука, вся сплошь испещренная жилами, сунула в мои руки алюминиевую миску с какой-то баландой, которую я, как собака, стал с жадностью пожирать, чавкая и торопясь, как голодный.
Я подумал, проснувшись, может, мне и вправду снился «собачий» сон? Но уж больно как-то всё перепутано было, ведь я чувствовал себя не животным, но образ жизни подобно животному. И на что я еще обратил внимание, когда лампочка потухла: в моей темнице не было двери, те же старые высохшие руки неторопливо заложили единственный отвор в моё жилище досками. Затем я отчетливо услышал шум какого-то массивного предмета, передвигаемого снаружи. Потом всё стихло, и погас свет в щелях между досками. И опять мой разум захлебнулся отчаянием, а сердце в очередной раз разорвалось на ошметки.
Конечно же, видеть такие сны было непереносимо. Но я почему-то упорно не хотел относить всё увиденное во сне к моему новому жилищу. «Усталость, просто усталость и нервотрепка», — был убежден я, но следующие сны будто нарочно пытались мне доказать обратное.
Новый сон, и в этот раз опять та же алюминиевая миска с зарубкой на краю.
Почему-то именно эта зарубка мне врезалась в глаза. Глубокая, будто выпиленная крупным треугольным напильником. Нет, вру, две зарубки. Рядом была еще одна, но не такая глубокая. Какая-то метка? Может, и метка. Я её вижу четко. И опять морщинистая рука уходит, доски закладываются, свет гаснет, я один. Это было непереносимо. Но я, повторюсь, упорно не хотел связывать свои кошмары с новым домом — уж больно нравилось мне место, и я уже так ясно видел, где настелю открытую террасу (за душем, на всхолмке), где срублю баньку, где посажу еще несколько фруктовых деревьев: один из наших рабочих уже пообещал мне саженцы ароматной груши, плодоносящей у него каждый год обильно и постоянно.