Мурка тоже впрыгнула в сапоги, скорей вытащила телефон и включила фонарик. Пальцы слегка тряслись: мало ли, какие там медведи во мраке-то…
Жалкий лучик осветил сизую от росы траву, брошенные пустые ведра, кусты смородины с черными мокрыми ягодами. Дальше, чем на пару метров, лучика не хватало – таял в синеватом туманце. Пахло ночью и сырой скошенной травой.
– Нет, – сказала Янка. – Я без Шведа не пойду. Темно. Там волки. И Баба-яга.
И быстро закрыла дверь.
Шведу тоже темнота не понравилась, но он храбрился и их с Янкой обсмеял. Освещая дорожку тремя телефонами, они добрались до дома, скорей включили свет на крыльце – и страх немножечко отступил. Мурка сама себе не могла бы объяснить, чего так боится. Всего леса сразу, что ли? Темноты? Медведей? Вообще всей этой жутковатой, всеобъемлющей, равнодушной стихии, которую люди называют природой?
– Просто мы – городские, – в который раз объяснила Янка. – Без фонарей на столбах жить не можем. Ладно, котенок, развесь полотенца на веранде, там веревки есть, я видела, а я пойду чайник ставить…
На старой щелястой, с кривым полом, с мелкой расстекловкой в рамах окон верандочке они не прибирались. Тут было сорно, в углу валялся какой-то хозяйский хлам, стояли пыльные дощатые ящики. Лампочка едва светила. Квадратные стеклышки окон в облезлых рамах залил мрак, будто снаружи прилепили черную бумагу. Уныло свистел сквознячок. Стараясь не смотреть на окна, Мурка быстро развесила три полотенца, постиранное белье, мокрые мочалки. С мочалок тупо и громко закапало по полу. Подобрав из угла с хламом грязную, в земле, старую большую миску, она подставила ее под капли, чтобы дом не сердился, что капают на пол. За окном что-то промелькнуло. Что-то серое. Эля?! Мурка не стала всматриваться – бросила пакеты из-под вещей на пол и шмыгнула в дом, в яркий свет, тепло и бархатный рокоток Шведа:
– …правда как будто на каникулы приехали. Кошка, а тебе как, нравится?
– Темнота не нравится. Чур, я сплю на печке. Дядя Миша Косолапов сказал, что туда злым силам ходу нет.
Янка посмотрела на нее, потом на черные стеклянные щели меж занавесками, встала и заглянула на печку:
– Так нам тут всем троим места хватит… Тут тепло… Швед! Не смей ржать! Я же знаю свою нервную систему! Пусть спит на теплой печке и не истерит. Желательно с большим и страшным тобой под боком.
На горячие кирпичи они расстелили сложенную палатку, спальники, куртки – и получилось уютное гнездо. Попить водички, съесть пол-яблока, телефон на зарядку и скорей спать – глаза слипались. Мурка залезла к стенке, чтоб задремать при свете, под шепот Янки и Шведа – тот бы за одно только яблоко на ужин очень обиделся, и Янка под горячий чай скармливала ему остатки городской колбасы с хлебушком. Мурка закрыла глаза. Ровное печное тепло прошло сквозь спальник, расслабило уставшее от дороги и прогретое банькой тело. Чем не блаженство? Ваське тоже и баня, и печка понравились бы. Все спокойно. Но какой-то из нижних слоев сознания не собирался забывать, какая тьма снаружи, и слушал, слушал, слушал: что там, за не очень-то и толстой бревенчатой стеной? Но тут Мурка сообразила, что стена, возле которой она вытянулась, – внутренняя перегородка, за которой пустая комната с окном в сторону леса.