– Я не знаю, зачем ты это делаешь. Но я тебе помогу. Потом. Сейчас давай пупса в мыле и горячей воде замочим, пусть с него грязь отмокнет. А мы с тобой пойдем пока котенка мыть, сушить и кормить. Потому что он живой и плачет. А это – просто дохлая кукла.
Янка покорно кивнула, безвольно свесив руки вдоль тела. Что-то с ней было все же не так. Мурка залила пупса мылом и горячей водой, взяла Янку за руку и повела к бане. Увидев котенка, Янка опять заплакала:
– Маленький какой!
– А что реветь-то из-за этого? – изумилась Мурка. – Вырастет. Если повезет, конечно. Давай вон, иди в оба таза воду наливай…
Через полчаса подсохший котенок – отмытый, он оказался светленьким, палевым, с белым животиком, – сожравший три столовых ложки печеночного паштета и уснувший тут же, мордой в блюдце, был осторожно перенесен Муркой на печку и устроен в гнезде из полотенца и куртки. Лапка у него немного опухла, но косточки были целы. Выглядел он тощим, но здоровым, и волноваться больше не стоило. Волноваться надо было за Янку, которая вдруг тихо спросила:
– Ты видела тут где-нибудь лопату?
– В прихожей стоит. За граблями. Зачем тебе?
– Погоди…
Янка поднялась, вышла на веранду, сняла с веревки свое розовое полотенце и спустилась с крыльца к дождевой бочке. Там на лавке в тазу, в грязной мыльной воде ждал пупс. Янка налила на щетку еще жидкого мыла и принялась оттирать жалкое пластиковое тельце. Мурка пожала плечами и притащила ей еще полведра горячей воды – все остальное надо приберечь, чтоб отмыть потом саму Янку и постирать Шведову фуфайку.
Капая в грязную воду слезами, Янка мыла и мыла пупса. Пластик его тельца от времени побелел, стал рыхловатым. Отмыв, Янка вытерла его чистой стороной Шведовой толстовки, потом расстелила на крыльце розовое полотенце, перенесла туда пупса и осторожно, шепча что-то, принялась заворачивать, как младенца в пеленки – но почему-то с головой, не оставляя снаружи безглазого белого личика. Оставила его так лежать, взяла с веранды лопату и пошла в палисадник. Там стала копать ямку возле куста тигровых лилий. Мурка вдруг осознала, что ее саму колотит. Так, что зубы постукивают.
Через десять минут пупс был захоронен. Укрыт зеленым дерновым одеяльцем. Мурка опять взяла полуживую Янку за руку и отвела в баню:
– Мойся.
Сама вернулась, убрала лопату на место, сполоснула таз и замочила Шведову толстовку, потерла, пополоскала, опять замочила. Из бани – ни звука. Бросив стирку, Мурка бросилась туда: Янка сидела в предбаннике, явно не шевельнувшись после ее ухода, и опять плакала. Мурка села рядом и обняла ее: