– А!
В канаве лежал младенец. Он пищал и шевелился.
Только спустя долгий-долгий миг сквозь зелень и красные малинки в глазах Мурка разглядела, что это не настоящий ребенок, а старая кукла. Пупс в рваной одежке, которую теребит слабый ветерок, выцветший, с вывернутыми ручками и ножками, заплесневевший и безглазый. В канаве полно было мусора, битой посуды, мятого железа и кирпичной крошки. Писк-мяуканье раздался снова, и Мурка разглядела мокрого, худого котенка, который силился высвободить лапку из щели меж планок старого ящика.
– Сейчас я тебя вытащу, – пообещала она и стала смотреть, как бы половчее слезть в эту помойку.
– Куклу тоже вытащи, – полушепотом сказала Янка.
– На кой? – оглянулась Мурка.
По щекам Янки потоком лились слезы. Ручьем. Мурка думала – так только в книжках пишут – «слезы ручьем». Но вот лились же. И сверкали на солнце. И сама Янка, жутко бледная, выглядела несчастной, насквозь промокшей от слез – на самом-то деле от росы. Горе-то какое… Да пожалуйста, хоть этого пупса вытащить, хоть клад в помойке поискать – только не плачь так.
Мурка слезла вниз, стараясь не наступать на битое стекло. Пупса голыми руками трогать было немыслимо. Вблизи он еще больше был похож на труп младенца – вот бы Швед порадовался такой находке для постановочных жутких фоток. Надо от него спрятать, а то правда затеет фотосессию. Котенок опять запищал, задергал лапку.
– Сейчас… – сказала ему Мурка. – Спасу, не хнычь. Вот только… – она сломила сухой и жесткий прошлогодний прут малины, подцепила им пупса за тряпье и, отлепив от грязи и плесени, перебросила к Янкиным сапогам.
Янка схватила пупса, прижала к себе, марая плесенью и грязью рыжую Шведову толстовку, развернулась и умчалась сквозь малину к дому. Мурка обалдела. Котенок пискнул – вроде бы тоже обалдело. Пожав плечами, Мурка присела к нему, одной рукой нежно взяла за шкирку, другой высвободила лапку из гнилых дощечек и подхватила снизу. Мокрый, невесомый. Дрожь и хрупкие косточки в тонкой мокрой шкурке. Мурка прижала его к себе и полезла вверх из канавы:
– Сейчас, сейчас, ты, маленький придурок. Как тебя в эту помойку занесло? Сейчас, высушу тебя, согрею, и еще у нас там молоко есть…
От котенка воняло, а значит, его надо помыть. В бане с вечера оставалось полно еще кипятка в котле, сгодится… А Янка-то как же? Что с ней? Добежав до бани, она сунула котенка в предбанник и велела:
– Сиди и жди! Сейчас помою и накормлю! Жди, понял?
Он согласно муркнул и понуро устроился, поджав лапки и дрожа, в солнечном пятнышке на полу. Знал, что люди важнее котят. Мурка крепко закрыла дверь и помчалась к Янке. Та возилась у дождевой бочки, наливая в старый таз сверкающую на солнце воду. В тазу лежал пупс, а Шведова толстовка валялась на траве. Выглядела Янка нормально, как человек, занятый важным делом. Мурка постояла, вернулась в баню, сказала котенку: «Молодец, жди», набрала полведра горячей еще воды, прихватила жидкое мыло и ничейную щетку, валявшуюся под лавкой, отнесла к Янке: