– Сила инстинкта, – Швед вроде бы тоже что-то видел там у церкви в траве меж могил и у речки. – Одно успокаивает: укус гадюки не смертелен.
– Лето в больнице? – проворчала Янка, расставляя коробки и банки на капоте. – Еще говорят, это дико больно. Нет уж. Сапоги и джинсы.
– В джинсах в монастырь не пустят, – Мурка смотрела в телефоне карту. – Тут еще километров тридцать… Вроде. Непонятная какая-то дорога. Как тропа временами – пунктиром идет.
– И в палатке я спать не смогу, – передернулась Янка. – Вдруг заползет.
– Там деревенька какая-то, – Швед тоже изучал карту. – В километре от монастыря, но по другой дороге. У того же озера. Поехали туда, что ли? Там, может, домик снимем. Местные скажут, как оттуда к монастырю пройти… Кошка, ты матери звонила?
– Нет.
– Она что, не знает, что мы едем?
– Нет.
– …Ты что задумала?
– Бабка приняла меня за Ваську. Вдруг и мать примет? Вот тогда-то я все и спрошу. Чего ради она всей семье жизнь отравила. И отцу, и бабке, и нам с Васькой.
Швед и Янка переглянулись.
– А если тоже… Того?
– Она же не старуха.
– Жестоко, – подумав, сказала Янка. – Но ты вообще жестокая, правда, Мурлеточка? Ты вон и за бабку не очень-то переживала.
– Она бы и так долго не прожила. Старая и больная. Жалко, конечно, но… Чего переживать. Горе, в общем, да, но какое-то… Не полноразмерное, что ли. Жизнь ей была дана, так? Она ее как смогла, так и прожила. И жизнь была – долгая. Не то что у Васьки!
– Да ладно, Мурлетка, не расстраивайся. На самом-то деле тебе очень тяжело. И тогда, и, наверное, сейчас.
Тяжело? Нет. Скорей, страшно. Предчувствовать плохое она не умела и, конечно, жалела об этом. А вдруг что-то плохое впереди? За дар предвидеть плохое Мурка, пожалуй, отдала бы весь свой рисовальный талант вместе с японской бумагой и дорогущими красками. Если б он у нее был… Тогда ведь можно было б всех заранее спасать от бед. Тогда бы Васька был жив.
Нет, предчувствий никаких. Просто жутко, и все. И зачем они эту поездку затеяли? Разве с матерью и так не понятно? Нет, не понятно. Почему она никого не любила – разве что Ваську немножко? Но если любят – то берегут, заботятся. Она никого не берегла. Что они все ей плохого сделали? Может, это все из-за бабки? Бабка ненавидела мать, а мать стала ненавидеть бабку, а потом и ее сына – своего мужа, и ее внуков – их с Васькой? За то, что на бабку похожи? Ладно, это все страсти, а врать-то зачем? Бабку жалко. Отца жалко. Себя жалко: вот была бы бабка бабкой, научила бы немецкому, рассказывала бы сказки… Да и бабка с живой внучкой не ту жизнь бы прожила, чем с манекеном из «Детского мира». Уж тогда бы девочка Эля с безжалостными белыми глазами не мерещилась бы!