Леви засмеялся.
– Не волнуйся, сестричка, ты-то такая же нормальная и скучная, как они.
Брат направился к лестнице, туда, где через проем в ограждении открывался вид на бассейн и стеклянные окна. Я увидела, что он остановился, прежде чем начать спускаться, и сделала шаг к нему.
– Не смотри на меня так, словно опять разнюнишься, – фыркнул он. – Ты хочешь знать, что со мной не так?
Я не сказала ничего. Мы были почти рядом; я чувствовала запах его мальчишеского тела, еще не знавшего дезодоранта.
– Я ничего не чувствую, – сказал Леви. – Я могу делать все, что хочу.
Он ухмыльнулся, широко и злобно. На этот раз я ответила ему слабой улыбкой, и на миг выражение его лица сделалось озадаченным. Руки его свободно лежали на ограждении. Он стоял именно там, где мне было нужно.
Я молнией метнулась к нему, прежде чем он осознал, что происходит, резко, с силой, толкнула его в грудь и отпрянула назад – так же быстро и аккуратно. Леви судорожно втянул воздух – от моего удара у него перехватило дыхание. Я знала, что он попытается ухватиться за меня, утащить меня следом, поэтому отошла в самый дальний угол древесного домика. Я никогда не забуду выражение его лица: потрясение и изумление.
Он падал быстро. Раздался резкий, короткий удар, а потом остался лишь тяжкий стрекот цикад в предвечернем воздухе.
Сидя в уголке древесного домика, я думала только об одном, и дышала спокойно, удовлетворенно, прислушиваясь к крикам моей матери. Я сознавала, что, когда стану старше, кое-что будет грызть меня. Не то, что Леви умер от моей руки, а то, что он был не прав относительно меня. В этот момент я тоже не чувствовала ничего, кроме, возможно, облегчения.
Я была точно такой же, как он.
* * *
Я не могу вспомнить конкретный момент, когда поняла, что родилась сломанной. Во мне была трещина, сначала незаметная. И именно Леви расширил ее, сделал все, чтобы я стала такой же, как он, закрепил социопатические тенденции моей психики. Я ненавидела это. Не думаю, что меня так уж легко причислить к какой-то конкретной группе. В мире есть множество оттенков серого. Но это сидит в моем мозгу, оно преследует меня. Я устала притворяться, будто не сломана.
Эту свою особенность я осознавала медленно – то, как зарождалось мое безразличие, мало-помалу затопляя мое детство. Не то чтобы у меня полностью отсутствовали чувства. Я испытывала теплые эмоции в отношении немногих избранных: моих родителей, Бо… До какого-то момента я хорошо относилась к Леви, может быть, даже любила его. Любовь – это то, чего я, наверное, никогда не пойму до конца, но я видела ее отблески.