В младшей школе я наблюдала за своими одноклассниками. Мне не понадобилось много времени, чтобы осознать, что я не такая, как все. Пока они радостно рисовали мелками и играли в игры, я сидела в одиночестве, скучая и ничем не интересуясь. Чем старше я становилась, тем сильнее понимала, что со мной что-то не так.
Главный задира класса на несколько недель сделал меня своей мишенью. Он дергал меня за волосы, обзывал разными словами. Меня это раздражало, конечно, но спустя некоторое время он сделался для меня чем-то вроде мухи, которая жужжит, мешая уснуть. Один раз учительница выбранила его, потом сказала мне – мол, он делает это потому, что я ему нравлюсь. И подмигнула мне, словно то, что он дергал меня за волосы, было чем-то хорошим. Позже этот мальчишка наступил мне на ногу на перемене, когда я не позволила ему встать впереди меня в очереди на качели. Я не закричала и не заплакала, и его толстое лицо сделалось красным и обиженным. Он потребовал, чтобы я убралась из очереди, не то он наступит мне на другую ногу. Я пожала плечами – не то чтобы мне так уж хотелось на качели, но я встала в очередь потому, что все сделали то же самое. Я делала то, что должна была делать. Наверное, я была очень скучным объектом для травли, потому что после этого он отстал от меня.
Мать моей матери умерла, когда мы с братом были совсем маленькими. Воспоминания о ней смутны, но я помню ее вялую, полупрозрачную кожу, из-под которой просвечивали синие вены. Наши родители усадили нас с Леви перед собой, чтобы объяснить концепцию смерти. Мы пожимали плечами, как будто это было чем-то неважным. Мы не понимали смысла похорон и того, почему все так расстроены. Мне хотелось лишь поскорее вернуться домой и дочитать книгу.
В какой-то момент наши стремления резко разошлись в противоположные стороны. Леви предпочитал разрушение; я выбрала тишину, дрейфуя сквозь дни, словно призрак, и избегая человеческого общения.
Как-то на Рождество родители принесли домой вертлявого щенка. Они выглядели такими взволнованными и полными ожиданий, словно мы с братом должны были выбраться из своих облачных твердынь при виде этого комка темной шерсти. Я прижала теплое тельце к груди, щенок лизнул меня в нос, и я засмеялась. В пустоте возникло какое-то новое чувство. Это была надежда для меня. Леви сморщился – его отвращение к щенку было очевидным с самого первого момента.
Я назвала щенка Бо.
– Как будто подарок, – сказала я родителям. Мать посмотрела на отца, и на их лицах отразилось радостное облегчение.
Бо всегда был моим. Он был моим единственным другом, моим милым спутником, и я с нежностью относилась к нему. Я любила его, я знаю; это чувство не было закрыто для меня.