9
Ганс Кох делал свои дела.
Однажды утром было объявлено, чтобы все трудоспособные мужчины, какие остались на селе, явились на базарную площадь. А когда те собрались, их окружили вооруженные немцы и погнали из села, следом за Митькой Маминым. На селе поднялся плач. С каланчи послышалась пулеметная очередь… И все смолкло. А через несколько дней явился пьяный Митька Мамин и с крыльца школьного здания возвестил:
— Семь марок. Марочек. Бумажненьких. По семь марок каждого продали, как кутят. Согнали всех в бараки, господа фабриканты наехали и брали по семь марок за персону. Взяли и к себе на работу погнали. Вот как. Будет. Пошалили, — закончил он с визгом.
— Вон чего. Человек так дешево стоит — семь марок, — с горечью заключил старик Ермолай Агапов, у которого немцы угнали племянника. — Ну что ж, больше кишок потребуем для расплаты, — и с этого часа стал тайно связываться с партизанами.
А Ганс Кох вечером вызвал к себе Татьяну. Сидя на кровати, попивая мелкими глотками ром, он пригласил Татьяну отведать. Та стояла в дверях, глядя в сторону и отрицательно качая головой.
— Не бойтесь, — успокаивал Ганс Кох. — Мы теперь одни. Что такое на селе женщина или старик? Это не страшно. Ого, — язык у него чуть заплетался. Встав с кровати, потянувшись, он прошелся, затем остановился, хвастаясь: — Что есть военный? Я окончил гуманитарный университет, но биль…
Из соседней комнаты раздался плач. Плакал Виктор. Вышла вся посиневшая, исхудавшая Мария Петровна, которая все больше молчала, будто потеряв дар речи. Татьяна шагнула ей навстречу, остановилась в дверях и, повернувшись к Гансу Коху, сказала:
— Разрешите, я утешу сына… Хотя бы издали.
— Утешу?.. А меня утешить не хотите?
Татьяна вцепилась пальцами в косяк двери, затем оторвала руку, чувствуя, как зябкая дрожь от пальцев пошла по всему телу.
«Ударить. Вот так — со всего размаху. А Виктор? А мама?» — мелькнуло у нее, и она хотела было улыбнуться губами, но губы не послушались ее, а глаза сами вскинулись на Ганса Коха, и она сухо произнесла:
— Вы… вы потеряли понятие о том, что такое пошлость… и поэтому я принуждена покинуть этот дом, — это было рискованно, она понимала, но, начав, не могла не закончить, и еще резче сказала: — Я напишу бургомистру, чтобы мне разрешили выехать в город, где я принесу больше пользы и где не буду подвергаться оскорблениям, как здесь.
Он растерянно замигал, как мигает азартный картежник, поняв, что он окончательно проиграл.
— Вы не так меня поняли, уверяю вас. Я не знаю хорошо русского языка, и поэтому вы не так меня поняли.