Как оторвался, так и прирос назад.
— Просят котячьи открытки? — спрашиваю тихонечко у Нади. Та кивает с видом одновременно счастливым и умотанным.
— То через папу, — шёпотом жалуется она, — то в гимназии. Девочкам всем, учителям, в редакцию.
— Хм, — подтащив со скрипом (просто для того, чтобы подбесить Надю) стул, уселся рядом, взял заготовленные загодя нарезанные квадратики бумаги, да и задумался.
А потом рука сама – котика перед тапками, задумчивого такого. Да не стал подробно шерстить, а так – линиями несколькими. И надпись:
И вроде бы всегда приласкан, и вечно в молоке усы…
Но этот странный голос свыше – нассы!
[31]Надя зафыркала, закраснелась…
— Девочкам такое не покажешь!
— А мы и не будем! — отвечаю, ставя автограф. — Я чай, у Владимира Алексеевича много взрослых знакомцев! Да и я.
— Это немного не те котики, — для порядку возразила девочка.
— И? Такой себе вбоквелл! Введёшь заодно и откровенно комических персонажей. Потом. Ну или лубок такой себе, а?
— Фальсификация, Джордж! Рассматривая историю критичным взглядом, любой разумный человек придёт к такому выводу. Только сколько их, разумных? Средний же обыватель, даже имея неплохой интеллект, предпочтёт закрыть глаза и не видеть фактов, которые рушат устои привычного мирка.
Невилл настроен решительно и мрачно. Губы кривятся, в голосе нотки трагизма и обречённости человека, уставшего бороться с человеческой глупостью и косностью. Он будто примеряет на себя роли то гонимого инквизицией еретика, то непонятого пока Мессии.
— Ватикан! — изрекает он с видом непризнанного пророка. — Зловещая роль этого гнезда Князя Лжи в тотальном обмане и одурманивании человечества даже и не скрывается. Хранилища, Джордж! Каждый просвещённый человек знает о многоярусных, многокилометровых хранилищах библиотеки Ватикана.
— Почему не пускают? — он пытливо смотрит на меня светло-зелёными, болотного оттенка глазами, будто и вправду ожидая ответа. — Открыть… ну пусть не общественности, но оцифровать, начать хотя бы! Так нет же, в библиотеку практически нет доступа светским учёным, да и то…
Отчаянно театральный взмах рукой, долженствующий заменить недостающие слова.
— Гарсон! — прерывается Невилл. — Ещё вина!
В ресторанчике шовинизм французский схлестнулся с английским «За Ла-Маншем разумной жизни нет», и я искренне наслаждаюсь этой бурей в стакане.
Невилл, как истинный англичанин и даже какой-то там сэр во втором поколении, крайне высокомерен и общается исключительно на оксфордском английском. Если же туземцы не понимают человеческую речь, он готов раз за разом повторять заказ. Терпение же у него поистине бульдожье!