То, что он произнес эти немыслимые, эти безобразные слова все тем же спокойным, даже небрежным тоном, было выше ее понимания. У Сары пылало лицо — как и все тело. Убей его, подсказывал внутренний голос. Воспользуйся первым попавшимся оружием — иначе он растопчет и уничтожит тебя: именно этого он и добивается так хладнокровно и так жестоко, с кривой ухмылочкой, меньше всего похожей на улыбку.
— Если бы я и вправду была… такой, как ты говоришь, будьте уверены, синьор, что вам не купить меня ни за какие деньги. А еще можете быть уверены, что я скорее отдамся первому встречному, хотя бы это оказался мусорщик или ассенизатор.
— Я все больше убеждаюсь, что под обольстительной оболочкой, благодаря которой ты снискала известность, таятся все пороки, присущие вашему полу.
Назвать их?
— Я не желаю слушать. Пусти сейчас же, говорю тебе!
Марко невозмутимо продолжал:
— У тебя слишком кипучий темперамент и слишком злой язычок: и то и другое сослужит тебе плохую службу, если однажды ты поставишь перед собой цель удержать любовника дольше, чем на одну-две ночи. Холодная, расчетливая, насквозь лживая…
— А ты не что иное, как самовлюбленный осел! Рассматриваешь меня под мутным стеклом своего микроскопа и чрезвычайно доволен собой, в то время как на самом деле…
Сара остановилась как раз вовремя, убоявшись последствий того, что она едва не произнесла.
— Что на самом деле? Тебе следовало бы поучиться заканчивать предложения!
— за обманчивой медоточивостью его голоса она уловила готовность перейти опасную грань.
— Как только тебе надоест насильно удерживать меня здесь, заставляя выслушивать гнусные измышления, я немедленно уйду. Мне уже невмоготу стоять на коленях на жестком холодном полу — или ты считаешь, что таким образом я искуплю свои пресловутые грехи?
На этот раз Марко разразился грязной, площадной бранью и наконец грубо поставил ее на ноги. Возможно, он рассчитывал, что девушка потеряет равновесие и упадет ему на грудь, но, черт возьми, она, как кошка, удержалась на ногах и по-прежнему не сводила с него изумрудно-зеленых глаз, в которых плясали золотые язычки пламени. Что можно прочесть в этих глазах отъявленной кокетки, проститутки по призванию? И тело под стать — он не мог не видеть этого, как не мог и не реагировать соответствующим образом. Он назвал ее расчетливой? Так оно и есть. И, по всему видно, она насквозь порочна. Королева шлюх! Кажется, она что-то вякнула об искуплении?
— Боюсь, что искупление существует лишь для чистосердечно раскаявшихся.
Если бы мы жили сто и более лет назад, можешь мне поверить, ты не отделалась бы чисто моральным осуждением!