Лишь на какое-то мгновенье он задержался у самой кромки и с ужасом увидел нечто вне пространства, вне времени, вне измерений – колышущийся Хаос, в котором ему было суждено пропасть. А потом наступила тьма и забвение.
Когда Шанг Цунг очнулся, его окружали как бы поздние сумерки пасмурного ноябрьского вечера – мрачная, холодная, непрозрачная, серая мгла, в которой предметы хоть и были в целом различимы, но недостаточно ясно и только вблизи. Он почти ничего не мог разглядеть, но было ясно, что находится он в огромном каменном зале, посередине которого чернело отверстие бездонного колодца. Над головой, где, как казалось Шанг Цунг, должен находиться потолок, плыли тяжелые серые тучи, в просветах которых иногда проглядывало абсолютно черное небо со слабо светящимися звездами. Он внимательно присмотрелся к ним, и сердце у него в груди болезненно сжалось, пронзенное смертельным холодом и ужасом. Это были совсем не те звезды, к которым он привык на Мире. Эти неподвижно висели и даже не мерцали. Они никогда не появлялись и не исчезали с небес. Неподвижные, тусклые, неустанно светят они над темной империей Хаоса.
Чувство страха прошло, и на сердце стало пугающе спокойно. Шанг Цунг вспомнил, как он здесь оказался, но это понимание не вызвало никаких эмоций, кроме самодовольной гордости, что в противоборстве с Зеркалом победителем вышел все-таки он. То, что Зеркало перевернулось наизнанку и стало отражать лишь Хаос, его уже нисколько не волновало. Шанг Цунг попытался вспомнить что-то важное, но ныне утраченное им, но не смог сосредоточиться и лишь совершенно безучастно наблюдал, как все ярче и ярче начинает светиться круглая пасть колодца.
Свечение достигло яркости, и перед Шанг Цунг в одном из своих многочисленных обличий предстал Император Хаоса. Он возник из бездонных глубин колодца во всей своей пугающей красоте, кружась и пульсируя, свивая и развивая щупальца и спирали. Он разглядывал стоящего перед ним человека. Шанг Цунг с трудом рассмотрел лицо Императора, скрытое сверкающей вуалью энергетических завихрений.
Лицо казалось одновременно и женским, и мужским, подобно некоему двуполому идолу, найденному в развалинах древнего храма. Его нельзя было назвать просветленным или злобным, ласковым или безжалостным. Эти понятия нельзя было применить к нему, как невозможно применить их к огню, что греет и сжигает, к ветру, что ласково треплет листву деревьев и ломает их стволы. Оно было подобно стихии, не разделяющей добро и зло.
На лице были глаза, показавшиеся Шанг Цунг сначала лишь тенями. Глаза постоянно менялись, как будто с них спадала невидимая пелена, прикрывавшая окна, которые вели в неведомые дали и жизни, и смерти. Шанг Цунг показалось, как будто душа его родной планеты глядела на него, заключенная в этом существе, но каким-то омерзительным способом оскверненная и поруганная.