Также тренировал развертывание батарей и постройку редутов. «Арапчата» учились быстро долбить мерзлую землю, насыпать фашины из плетеного ивняка.
Солдаты не ворчали, не ныли – энтузиазм был на высоком уровне. В массы пошла песня «Бьют свинцовые ливни». Несколько заводчан, владеющих духовыми инструментами, балалайками и барабанами сложили небольшой оркестр. Музыка его вызывала вопросы – ансамбль редко попадала в такт – но народу нравилось.
– Откель слова песни? – поинтересовался я у Овчинникова.
– Ванька Почиталин тишком записал – хмыкнул генерал – Ты уж Петр Федорович, не серчай на него. Мы все помогали вспоминать.
– Так спросили бы напрямки – удивился я.
– Зачем отвлекать царя? – пожал плечами казак – У тебя поди мысли чичас государственные. О всей нашей земле думаешь.
– Так и есть – согласился я, решив пустить в массы еще несколько «революционных песен». В конце концов и в Интернационале можно переделать слова по текущую ситуацию:
«…Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы Божий (!) мир построим
– Кто был ничем, тот станет всем…».
Последнее четверостишье я произнес вслух, едущий рядом на лошади Овчинников навострил слух:
– Новая песня?
– Чистополь! – к нам подскакали казаки передового разъезда, я дал шенкеля Победителю, радуясь, что можно не отвечать вопрос генерала.
На окраине города нас встречала представительная делегация. Возглавлял ее исполинского роста и богатырской стати бородатый мужик по имени Тихон Маленький. Плечи у него были широченные, а кудрявая голова не по корпусу маловата. Рядом с ним кряжистый Овчинников казался карапузиком. Темного сукна, перехваченная цветистым кушаком поддевка парня была туго набита мускулами. В каждый подкованный сапог его могли бы поместиться по мешку крупы. Словно вылитый из чугуна, Тихон Маленький давил ногами снег.
– Царь-батюшка! Надежа наша! – мужик поднес традиционное блюда с караваем хлеба. Мне даже не пришлось слезать с лошади, чтобы отломить кусок. В этот раз хлеб был душистым, вкусным.
– Акромя каравая – Тихон сунул блюдо румяным девкам – Прими от нас, Петр Федорович, саблю. В нашем городке живет искусный коваль…
Булатная сабля была изумительной работы. Рукоятка в густой позолоте, ножны серебряные с золотыми насечками, с вытравленным, покрытым эмалью и чернью сложным узором. Драгоценные камни, крупные и мелкие, были вкраплены и в рукоять и в ножны.
– Спасибо, дети мои, благодарствую, – сказал я, любуясь подарком – Эдакого клинка я ни у Фридриха Прусского, ни у турецкого султана не видывал…
Народ уважительно на меня посмотрел.