— Ой, придите лучше завтра, обо всем и расспросите.
— Хорошо, а может, какие-нибудь данные принести? Ну, характеристику, там, или анкету какую заполнить? Я ведь языков не знаю. Это, наверное, важно? Но ничего, я быстро учусь!
— Ничего не могу сказать, я вообще-то охранник.
— Охранник? В таком костюме?
Девушка засмеялась и почему-то покраснела.
— Ну я тогда лучше завтра приду…
Поздним вечером, уже почти ночью, меня поднял с постели телефонный звонок.
— Алло, Ен, это Сну говорит. Еле-еле твой телефон нашла. Ты же где-то в Электроуглях жил?
— В Электростали, — хмуро пробурчал я.
— А, нет разницы. Слушай, у тебя переночевать можно? А то я только что вернулась, а матери с отцом дома нет, на дачу, что ли, уехали, остановиться негде.
— Да приезжай, конечно, жалко, что ли? Адрес хоть запомнишь? Федеративный проезд, дом 38. Да, это в Но-вргиреево. Квартира 6. Нет, кода нет, то есть есть, но домофон. Ты сейчас где? На Курском? Ну, через сорок минут будешь. Хотя подожди, лучше на электричку… А, не ходят уже. Ну приезжай, приезжай.
Вид, который имела приехавшая Сну, передать весьма трудно. Лицо ее узнавалось с большим трудом, копоть и несколько комариных укусов почти обезобразили его. Одежда насквозь была пропитана грязью. Земля, пыль, сажа, мазут и черт знает что еще сливались в единый плотный слой так, что разобрать происхождение каждого фрагмента было практически невозможно. Вдобавок от Сну несло невообразимой смесью ароматов всех видов, начиная от запаха дыма и кончая едкой аммиачной вонью, смрадом тройного одеколона и мерзким алкогольным дурманом. Огромные мешки под глазами и сбившиеся в комья волосы являлись своеобразным последним штришком, заканчивающим этот портрет. Полезшая было целоваться Сну вызвала во мне такую волну непроизвольного отвращения, что я даже отшатнулся.
— Так, — сказал я. — Все нежности только после того, как ты себя постираешь. Ишь, театралка-гимназистка, тоже мне, второстепенный персонаж пьесы «На дне». Мыться, я сказал!
Примерно через полчаса дверь ванной распахнулась. Вот теперь другое дело! Передо мной в моей же собственной рубашке на голое тело стояла девушка, в которую я, черт возьми, был все еще влюблен.
— Ну теперь можно и нежности, — сказал я и потянулся к розовой и весьма соблазнительной девичьей плоти.
Пока одной рукой я пытался расстегнуть себе верхнюю пуговицу на рубашке (она единственная почему-то застряла), мне постоянно вспоминалась фраза, произнесенная однажды библиотекаршей, которая работала в моей школе, сорокалетней женщиной, считающей себя при этом старой и мудрой: «Эти молодые, они ничего не умеют, даже любить не умеют, просто трахают друг друга без разбора, все равно что кролики весной». Впрочем, мысль эта мелькнула и исчезла, а вместе с ней исчез и окружающий мир…