Тут я порадовался, что оделся крайне неприметно, и, растрепав волосы, изобразил вторую стадию опьянения. Я двинулся меж пьяными, ища свою добычу. Парень между тем исчез в одном из заведений, в дверях которого стояла ярко накрашенная мадам примерно под центнер весом и широко улыбалась, обнажив наполовину выбитые зубы. Я приблизился к двери, выписывая при этом замечательные синусоиды, покрутился около мадам, попытался ее обнять (хотя для этого понадобились бы руки длиной со слоновый хобот) и вошел внутрь. Парня я там не увидел. Это значило, что он уже поднялся наверх, и можно было действовать. В заведении гремела музыка и пахло каким-то отвратительным пойлом. На ободранных диванах девицы обнимались с клиентами, были слышны громкие ругательства и удары стаканов о стол. Низко нависший потолок был весь в грязных разводах. Картина самая неприглядная. Бордель худшего качества я видел разве что на раскопках в Помпеях. Тогда я, помнится, испытал сочувствие и даже некоторое уважение к древним римлянам, которым приходилось за собственные деньги заниматься любовью на уродливых каменных глыбах, заменявших им постели. Такое и сейчас под силу далеко не каждому, а уж ухитриться в подобных условиях еще и получить удовольствие — ну просто высший пилотаж.
Изображая, что еле держусь на ногах (задание, которое мне всегда замечательно удавалось), я подошел к стойке и, стукнув по ней кулаком, потребовал выпивку. Я знал, что прекрасно говорю по-испански и мой еле заметный акцент вполне может сойти за ту стадию опьянения, которую я изображал. Стоящая за замызганной стойкой мадам изобразила радость при виде очередного клиента и, взяв заметно грязный стакан, налила мне какой-то мутной жидкости. Крепкий сивушный запах ударил мне в ноздри, это явно было что-то произведенное в очень кустарных условиях. Мне стоило большого труда влить в себя эту гадость, изображая при этом наслаждение. «Надо вечером принять активированный уголь», — мелькнула у меня в голове мысль. Брр! Даже деревенский неочищенный самогон, который мы в свое время с сокурсниками пили «на картошке», не был настолько отвратительным по вкусу. Однако я изобразил на лице удовольствие, хотя в действительности испытывал прямо противоположные чувства, и, наклонившись через стойку к мадам, заговорщическим тоном спросил ее, замужем ли она. Она ответила, что была, но муж — вот скотина какая! — ее бросил и ушел к толстой шлюхе из заведения на соседней улице. В ответ я начал плести первую приходящую в голову чушь о том, что я страдаю от отсутствия женской любви и ласки, которых мне так не хватает в одинокие зимние вечера, бросая при этом на мадам пламенные взгляды, на что она понимающе кивнула головой и, близко наклонившись ко мне (лучше бы она этого не делала — зубы она, видимо, не чистила с рождения), сказала с гордостью, что у нее в заведении есть прекрасные девушки — пальчики оближешь! Господин обязательно останется довольным. После чего она махнула рукой, и ко мне приблизилась одна из куривших у стойки девиц неопределенного возраста, с когда-то обесцвеченными волосами, свалявшимися в грязный ком. Пришлось изображать разыгравшуюся страсть. Я провел рукой по ее дряблой груди, что-то восхищенно пробормотал и спросил цену. «Номер десять», — сказала в ответ мадам, кинув мне на стойку ключ и торопясь обслужить очередного клиента.