Юрг Иенач (Мейер) - страница 21
Из конюшни при подворье время от времени доносилось конское ржание, кругом же царила тишина… Приглушенный туманом плеск горных ручьев на дне долины едва достигал слуха… Но вот сквозь слитный далекий гул звонкой нотой прорвался звук колокольчика и тут же заглох, а немного погодя послышался яснее и выше. Потом опять стих и зазвенел наново, совсем громко и близко, как будто взбираясь вверх по откосу и следуя извивам горной тропы. Долго, как во сне, вслушивался Вазер в эту маняще загадочную музыку гор; наконец послышались человеческие голоса. Очевидно, это были конные или пешие погонщики скота, и их-то, решил он, верно, дожидался хозяин.
Он лёг плашмя наземь, чтобы его не заметили. Ему хотелось узнать, ради кого он лишен ночлега. Прошло немало времени, прежде чем два мула поднялись наверх, с них спрыгнули двое всадников, — очевидно, господин и слуга, — забарабанили в ворота, которые тотчас распахнулись, и хозяин угодливо повел гостей в дом, где еще светились огни.
Подстрекаемый досадой и любопытством, Вазер вскочил как встрепанный и крадучись обошел вокруг таинственной крепости. Он вспомнил об огне, который привлек его сюда, этот огонь не мог гореть с надворной стороны. И в самом деле, на боковой стороне дома сквозь толстые железные прутья ярко светилось единственное окошко. Взобравшись на пристроенный к стене дома полуразрушенный козий хлев, Вазер изловчился заглянуть в глубь, дымной комнаты.
Перед пылающим очагом стояла благообразная старуха и держала сковороду, на которой скворчали в жиру горные форели. На каменной скамье в дальнем конце комнаты спал подросток, укрытый овечьей шкурой; спутанная копна кудрявых волос почти скрывала его неподвижное болезненно-бледное лицо.
Тут надо было действовать с оглядкой. Как подающий надежды дипломат, Вазер решил, что сперва надо уяснить себе положение, а затем уж попытаться овладеть им. Случай благоприятствовал ему. Спящему мальчику, должно быть, привиделся страшный сон, он заохал, заметался, а затем вскочил с закрытыми глазами и с искаженным глухой душевной мукой лицом, стиснул кулак, словно сжимая рукоять оружия, и хриплым со сна голосом простонал:
— Да будет воля твоя, santissima!
Старуха мигом отставила сковороду, схватила спящего за плечи, злобно тряхнула его и закричала:
— Проснись, Агостино! И ступай прочь из моей кухни! Не такие сны снились праотцу Иакову… Тебя донимает лукавый. Убирайся на сеновал. И да сохранит тебя господь от дьявольских козней…
Длиннокудрый худощавый юноша поднялся и, понурив голову, беспрекословно удалился.