Вазер наконец настиг опередившего его Агостино и, поздоровавшись, попытался завести разговор, но молчаливый попутчик, погруженный в свои медлительные думы, бросил на него равнодушный взгляд, без удивления и любопытства примирившись с его обществом. Вазер с трудом выжал из него несколько слов, а так как подъем становился все круче и вдобавок тропа теперь была покрыта осклизлым снегом, он замолчал и сам.
Они достигли перевала скорее, чем рассчитывал Вазер. Перед ними, загораживая вид на юг, встал мрачный зубчатый горный массив. Вазер осведомился, как называется эта грозная громада.
— У нее имен много, — ответил Агостино. — Здесь, наверху, в Граубюндене, ее называют по-своему, мы внизу, в Сондрио, — по-своему. Здесь она зовется «Гора Бедствия», а у нас «Гора Горести».
От этих печальных имен Вазеру стало не по себе; он пропустил своего немногоречивого спутника вперед и остановился передохнуть, а потом, не выпуская его из виду, пошел за ним на некотором расстоянии, чтобы, впивая бодрящий горный воздух, в одиночестве насладиться радостью вольных странствий.
Долгие часы длился спуск вдоль пенистого Маллеро, бурливо несущегося через каменные пороги, меж тем как солнце все жарче грело теснину. Теперь на дорогу уже ложилась густая тень от каштанов, которые, изогнувшись, тянулись ввысь с горных лугов, а первые виноградные лозы приветственно помахивали усиками. На холмах красовались вычурные церкви, и горная тропа все чаще переходила в мощеную деревенскую улицу. Наконец путники выбрались из последнего ущелья, и перед ними в золотом вечернем сиянии развернулась во всю ширь изобильная Вальтеллина, с разогретыми солнцем виноградниками и болотистыми рисовыми полями.
— Вон где Сондрио. — Агостино показал шагавшему рядом Вазеру на пышные дворцы и башни итальянского города, который, как феерия, улыбался в темной раме скал навстречу пришельцу из безлюдного горного края.
— Веселая у тебя родина, Агостино, — вскричал уроженец Цюриха, — а кругом по холмам, если не ошибаюсь, произрастают знаменитые сассельские лозы, чей сок — жемчужина среди вин!
— Их в апреле хватило морозом. Это воздаяние за наши грехи, — сумрачно ответил Агостино.
— Какая жалость, — заметил Вазер. — А чем вы, собственно, провинились?
— Да как же?! Терпим среди нас тлетворную язву ереси; ну ничего, скоро ее выжгут каленым железом, и мы очистимся от греха. Мертвецы и святые угодники держали торжественный совет в полночь восьмого мая вон там, у Сан-Джервасио и Протасио. — Он указал на одну из ближайших церквей. — Сторож все слышал своими ушами и даже заболел с перепугу, уж очень люто они спорили. Однако же наш Сан-Карло взял верх… Еще бы, один его голос стоит двадцати.