Но только не в этот раз. Всхлипнув, Дикси отталкивает меня, и я вскакиваю как ошпаренная. Меня перекашивает от злости.
– Она же его предупреждала! Что тут удивительного, Дикси?
– Тебе просто наплевать.
– Это ему наплевать! Иначе он бы давно уже прекратил.
Мне даже не приходится объяснять, что именно «прекратил». Просто: прекратил.
Дикси приподнялась и села. Даже с раскрасневшимся от слез лицом, даже со спутанными волосами она выглядела как одна из тех прелестных плачущих девушек из кинофильмов, не вызывающих ничего, кроме желания обнять и утешить. Именно это я так отчаянно хотела сделать.
– Она не может выгнать его, – мямлит Дикси, – это и его дом тоже.
– Тогда почему он не ночует здесь и не помогает нам оплачивать счета, Дикс?
Закрыв лицо подушкой, Дикси рухнула на кровать.
– Ты можешь плакать сколько угодно, а мне нужно делать домашнюю работу, – только и сказала я. И отвернулась.
– Я тебя ненавижу.
Давно стоило прекратить придавать значение этим словам Дикси, но мне больно каждый раз, когда она так говорит. Тогда я просто уселась на кровать и уткнулась в математику. Наплакавшись всласть, Дикси уснула, сама того не заметив, и я, улучив момент, тихонько выскользнула за дверь и заглянула в холл. Мама, Иван и Грэг сидели за столом, тихонько переговариваясь. Папины вещи уже покоились в многочисленных коробках, явно раздобытых где-то в магазине алкоголя. Поставленные друг на друга, эти коробки возвышались башней прямо напротив дверей. Крадучись, я сделала пару шагов вперед, растянув свою кофту до самых колен.
Дядя Иван всегда притягивал взгляд. Они с мамой очень похожи, только волосы у него темные, почти черные, и глаза не голубые, а каре-зеленые. В его лице всегда проглядывалось что-то греческое, в отличие от нее. В дяде Иване было что-то особенное – в том, как он подносил сигарету к губам, в том, как спокойно двигались его руки. В каждом его движении, в каждом жесте сквозили уверенность и спокойствие, которые заставляли меня желать, чтобы он всегда был с нами. Почувствовав, что в холле кто-то есть, он обернулся и отодвинул свой стул. Подойдя ко мне, он остановился. В руках тлела наполовину скуренная сигарета.
– Тебе лучше пойти в кровать, Джем.
Я опустилась вниз, на ковер, поджав ноги, и затрясла головой.
Дядя присел на корточки рядом со мной:
– Джем, знаешь что? Я думаю, что тебе не стоит этого видеть. Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
– Четырнадцать? – произнес он с явным удивлением. – Черт, как же летит время. Коротко затянувшись, он обернулся назад, на маму. – Я не думаю, что тебе нужны эти воспоминания, детка. Это не то, что хочется помнить всю свою жизнь.