— Где метка?
Я не сразу поняла, о чем он спрашивает. Потом ткнула пальцем в живот. Ян присел рядом, черты его лица заострились, а золота в глазах стало больше. Он поднял ладонь и прикоснулся пальцем к низу моего живота, безошибочно обводя рисунок, оставленный князем.
Стон обжег губы, а экстаз заставил меня выгнуться.
— Еще…
Черт, я готова умолять. И не испытываю ни капли стыда за это. Я так хочу этого мужчину, что готова вцепиться зубами в его шею, обвить руками и ногами, но не отпускать. Хочу увидеть его тело, его великолепное двухметровое тело, обнаженное и сильное, двигающееся сверху.
— Ян, пожалуйста…
Перехватила его ладонь и прижала к своему животу. Облизала губы. Его глаза стали еще светлее, четко обозначились скулы и вены на шее.
— Не дергайся, — хрипло приказал он.
Я провела пальцем по его лицу, там, где был рисунок, и мужчина резко поднял голову, посмотрел мне в глаза. Видимо, лицо у меня было очень выразительное…
— Ты пожалеешь об этом, — в его голосе была злость.
— Я хочу этого.
— Ты пожалеешь, — с нажим повторил он. — И самое плохое, что возненавидишь меня. Я знаю. Но… — втянул со свистом воздух. — Черт бы тебя побрал, Ди! Я не могу отказаться… Не могу, когда ты такая…
Его губы впились в мои, сразу сильно, жадно, болезненно. Я застонала в этот восхитительный рот, что терзал меня, что пил меня и пожирал. Торопливо дернула его рубашку, вытаскивая из ремня, обрывая пуговицы. Кожа соприкоснулась с кожей — обнаженная, горячая, жаждущая, и мы оба обезумели, сорвались, уже не понимая, где мы. Я стонала, пытаясь расстегнуть его ремень, и от наших торопливых и лихорадочных движений, от трения, запаха, вкуса внутри вспыхивали разряды электрического тока, убивающие. Возрождающие.
Не отрываясь от моих губ, Ян хрипло рыкнул мне в рот, сжал мою ладонь, бестолково дергающую пряжку, и расстегнул сам. К моему животу прижалась его плоть — тяжелая, влажная. Я закинула ногу на его бедро, открываясь, приглашая и требуя. И почти завыла, когда ощутила его пальцы.
— О Господи… — простонал он.
— Сейчас… — мой шепот сравним с просьбой о пощаде.
И он рывком опрокидывает меня на солому, рывком раздвигает ноги и рывком входит. Сильно. Сладко. Немного больно. Божественно… И закрывает мне рот своими губами, ласкает языком, двигаясь внизу. Хорошо, что мой рот закрыт… иначе я орала бы на всю Башню. Потому что не представляла, что секс может быть такой. Что сознание исчезает, что сам мир испаряется, что все нормы морали, стыдливость, гордость, какие-то принципы и что-то еще — отпадают ненужной шелухой. Мусором. И остается лишь одна потребность, равная желанию жить. Двигаться. Принимать его толчки, его удары внутри своего тела. Чувствовать эти мощные проникновения так глубоко, так всеобъемлюще, что невозможно дышать, что дыхание заменятся жидким пламенем, а внутри разворачивается что-то космическое, затягивающее в черную дыру бесконтрольного наслаждения.