Женская доля низших слоев общества всегда отличалась такой изнурительностью, что трудно сказать, какую из двух напастей — семейный произвол или «грех» с барином — следовало считать истинным проклятьем.
Нередко любовная связь с дворянином-богачом придавала крепостной иной социальный статус: далеко не все «барские пастушки» возвращались восвояси, на скотный двор или в курятник. Внебрачные же дети с полублагородной кровью и вовсе ставили мать, вчерашнюю крепостную наложницу, на более высокую ступень.
...Все происходило по давнему обычаю и в Кускове. Николай Петрович по возвращении вовсю отводил душу на охоте, с удовольствием занимался лошадьми, театром и хорошенькими крепостными актрисами, хотя по природе своей он не относился к тем, кого называют «завзятыми женолюбами».
Правда, в старых книгах можно прочитать, что он бросал- таки платок, дабы понравившаяся девушка вернула его в графской опочивальне. Неизвестно, откуда взялись эти сведения, — Николай Петрович был уже человеком истинно европейского воспитания и едва ли имел замашки восточных владык. Но он действительно одарил вниманием нескольких кусковских танцовщиц, пока место в графской спальне довольно надолго не заняла певица Анна Изумрудова.
...Красивые глазки Анны принесли ей немало. Судя по счетам шереметевской конторы, место «первой фаворитки» оплачивалось довольно щедро. Тут и подарки, и деньги, и дорогие наряды, и всякие привилегии, вызывавшие зависть подруг.
Забегая вперед, скажем, что Николай Петрович, давно уже душой и телом принадлежа Прасковье Жемчуговой, все же считал своим долгом как-то компенсировать Изумрудовой «отставку» и обеспечить ее материально. Получила Анна от бывшего «полюбовника» и самую заветную награду, о которой только мог мечтать крепостной человек, — вольную. Граф выдал ее замуж с солидным приданым за своего врача Лахмана, увы, человека немолодого.
...А пока, только-только «слюбившись» с барином, Анна впала в отчаяние, узнав, что Николаю Петровичу, казалось бы, прочно осевшему в Кускове, надо срочно собираться.
В чем дело? А в том, что, как на грех, о возвращении друга юности узнал великий князь Павел Петрович. Ему очень хочется, чтобы приятный душе человек пребывал при нем в Гатчине.
Делать нечего: Шереметев попадает в царственные объятия. Но это не мешает ему вскоре ощутить буквально приступы отвращения к этому самому «малому двору».
Перемена декораций оказалась для Николая Петровича слишком разительной: вчера божественные звуки парижских премьер, сегодня визги флейт, под которые день-деньской шагает на гатчинском плацу маленькая армия его царственного друга.