— Что, ваше сиятельство? Что-то случилось? — обернулась Параша, удивленная внезапным появлением графа. Разве не должен он быть сейчас возле императрицы? Почему смотрит на нее с загадочной улыбкой? Ах, страх-то какой впереди, не пришел еще час радоваться.
— Да вот, сущая безделица, Параша... Позабылось в суете великой. Дай-ка я подправлю платье твое, хотя господин художник отменно постарался. Надеюсь, и тебе будет весьма приятно, если послужу тебе вместо девушек.
Он поднял крышку сафьяновой шкатулки. Пламень свечей осветил лежавшие там драгоценности и вспыхнул искрами на гранях фамильных шереметевских бриллиантов.
Граф сам наряжал безмолвно стоявшую Парашу, застегивая замки старинных браслетов, унизывая ее пальцы кольцами.
— Серьги сама выберешь... Чтобы и лицу удобны, и не тяжелые были, госпожа Элиана.
Холод тяжелого ожерелья, охватившего шею, заставил Парашу вздрогнуть. Но золото быстро согрелось теплом кожи. Параша подняла на графа глаза и прочитала в них восхищение. Уверенность и торжество поднялись в ней, мгновенно изгнав волнение, мучившее ее до дрожи в ногах. Боже милостивый, как спокойно и хорошо ей! Зачем сейчас на сцену, на сотни глаз? К чему тщеславное стремление покорить зрителей, заставить их плакать в темной пропасти зала?
«Закон мой и все должности состоят в том, чтобы любить», — говорит ее Элиана. «Чтобы любить», — мысленно повторила Параша.
— Пора!.. — сказал граф. Послышались первые звуки скрипок. Занавес поднялся.
...Юная самнитянка Элиана полюбила храброго воина Пар- менона. Но у влюбленных нет надежды на брак: здесь все решают старейшины. Проходит слух, что в тяжелых боях с римлянами какой-то храбрец спас жизнь военачальника самнитов и воодушевил воинов. Все хотят знать: кто этот герой?
И вот на боевой колеснице с копьем в руке въезжает воин. Ветер победы развевает перья на его шлеме. Все узнают в герое, спасшем народ, Элиану. Она завоевала себе право на свободный выбор жениха...
Как вестница победы не только над врагами, но и над косностью и жестокими законами людей в тот вечер появилась Жемчугова перед публикой. Параша любила сама и всю силу своего чувства вложила в образ своей героини. Не покориться силе этого чувства было невозможно.
Досужие языки уже перестали обсуждать невиданную роскошь сценического костюма «крепостной девки». Предубеждение потонуло в волнах искреннего восхищения. Публика была потрясена. Зал грохотал, на сцену летели кошельки с деньгами, шквал аплодисментов сотрясал кусковский театр, заставляя, кажется, волноваться даже бесстрастных муз, изображенных на потолке зала.