На вопрос, как ей живется, она, блеснув глазами, ответила: «Эх, батюшка-барин! Соврать бы, да не могу. Какая это жизнь после нашей-то прежней? Я вся там и осталась, в облаках да эмпиреях. Кажись, пешком бы ушла в Кусково, каждый гвоздочек на сцене перецеловала бы... Ну да что делать! Нет тебе ни радости вечной, ни печали бесконечной...»
Искренние сожаления о дорогом сердцу графа предмете растрогали его. Он заметил, что Алена, одна из первых красоток его труппы, и вовсе расцвела, пополнела против прежнего, что ли. И это ей очень шло. Вечером он сказал камердинеру, родней Алене доводившемуся, чтобы привел ее к нему.
Казакова оказалась любовницей ловкой и понятливой. Бесшумно она проскальзывала в графскую опочивальню и, услужив барину, тотчас исчезала. Задавшись целью покрепче привязать его к себе, она принялась рожать Шереметеву одного ребенка за другим. И всякий раз, одевая барина и сдувая с плеча его сюртука невидимую пушинку, камердинер услужливо и почти на ухо графу говорил: «Мальчик-с...»
Как бы то ни было, Казакова получила вольную, а ее дети стали именоваться баронами Метровыми.
В октябре 1809 года Шереметев вдруг собрался в Кусково. Татьяне Васильевне сказал, что управляющий в письмах все плачется, пора самому посмотреть, каковы там дела.
Кусково и впрямь пообветшало, беспорядков, куда ни глянь, накопилось много. Но все старалась скрыть осень — теплая, роскошная. На аллеях мраморные богини, еще не прикрытые дощатыми футлярами, купались в последнем тепле. На заросших клумбах бушевали поздние цветы.
...Шереметев, не заходя в большой дом, сразу отправился в контору. Там просидел очень долго, принимая доклады, а затем углубился в счета и ведомости. Ждали, как обычно, разноса, но граф был в хорошем расположении духа, ровен и куда как спокоен. Велел приготовить перекусить на скорую руку. Было видно, что он торопится вернуться в Москву засветло. Но вот уже с пруда потянуло ранней прохладой, и коляска стояла готовой, когда Николай Петрович дал знать, что на час-другой повременит с отъездом и чтобы его никто не доискивался.
...Шереметев чувствовал, что Кусково его просто так не отпустит. Весь день он сопротивлялся натиску воспоминаний, стараясь держать себя в руках и поначалу даже гордясь, как славно это ему удается.
Он решил все же пройтись по старым половицам. В большом доме на него глянули нестареющие лица отца с матерью. Задержавшись возле них, Николай Петрович быстро миновал анфиладу пустынных комнат и, выйдя во двор, где было несравненно теплее, направился к флигелям. Большинство помещений,