Чувства, казалось замершие в нем, потихоньку начинали пробуждаться, и порой, глядя на себя как бы со стороны, Николай Петрович в этом своем оживлении видел заботу Параши. Даже там, за пределами земного бьггия, она не переставала помогать ему жить, оставив заботу, наказ — Странноприимный дом. Дом держал его на плаву. Дом придавал смысл его жизни, а главное, какими-то невидимыми нитями связывал его с Парашей.
Как никогда раньше он старался оказывать помощь обделенным судьбой. Как-то он получил письмо из Воспитательного дома, куда несчастные женщины вынуждены были отдавать своих младенцев, с жалобой, что много детей погибает от того, что крайне не хватает кормилиц; не пришлет ли граф таковых из своих близлежащих к Москве вотчин?
Николай Петрович тотчас откликнулся, написал распоряжение, пообещал особенно наградить женщин, согласившихся на это. Но скоро узнал, что управляющие препятствуют благому делу.
Как жестоки люди... Как мало им дела до своих ближних... Когда становилось особенно тяжело, граф часто беседовал с портретом жены, висевшим в кабинете. Он надеялся, что Параша явится ему во сне. А она все не приходила, и он почти досадовал на нее за это.
Однажды Татьяна Шлыкова, взволнованная, со слезами на глазах, во время завтрака рассказала ему о своем сне. Приснилась ей Палаша — простоволосая, с чистым, ясным лицом, стояла она посреди церкви. Откуда-то из-под купола лилось на нее нежное, мерцающее сиянье. «Не плачьте обо мне! Мне хорошо!» — говорила она. Этот сон Татьяна Васильевна на протяжении долгой жизни вспоминала много раз, возвращаясь к рассказу о жизни и смерти любимой подруги.
...Николай Петрович слушал Шлыкову, не выдавая своего волнения. Завтрак окончили в тишине, и каждый вернулся к своим делам.
Так шло время, и, повинуясь законам природы, душа графа меняла отчаяние на грусть, а усадьба Фонтанного дома, где, казалось, больше не зацветет сирень и не запоет соловей, встреча- ла-таки новую весну.
Татьяна Васильевна то и дело напоминала графу, что пора везти Митеньку на чистый воздух, на природу, хоть в Кусково, хоть в Останкино... Но Шереметев и думать о том не хотел. Теперь он боялся этих мест, как многие мужчины боятся боли. Николаю Петровичу казалось: заявись он туда, где все полнилось воспоминанием о Параше, сердце его не выдержит.
В конце концов он купил у графов Паниных дачу Ульянку под Петербургом, хотя терпеть не мог этих мест из-за вечного комарья. Но делать было нечего.
Как-то в сутолоке переезда на Ульянку граф столкнулся со своей бывшей актрисой Аленой Казаковой. Она звезд с неба не хватала, считалась даже не танцовщицей, а фигуранткой. Но на сцене Алене, с ее очень эффектной внешностью, всегда находилось место. Когда по закрытии театра Шереметев давал ведущим актрисам вольную, Казакова в число счастливиц не попала и была взята в петербургский дом.