Это лишь фрагмент из жизни большого, со множеством обитателей, дома, где дни и годы, сменяя друг друга, приносили и горести, и радости. И все, что писал Сергей Дмитриевич по собственным впечатлениям, и слышанное им о Татьяне Васильевне от других людей наводит на мысль, что светлая душа Шлыковой была не только благом для ее близких, но и для нее самой.
Наверное, крепостная балерина Шереметевых прожила в общем-то счастливую жизнь. А ведь, казалось бы, странно думать так о женщине, как у нас говорят, с несложившейся личной жизнью. Не было у Шлыковой никакого «социального статуса». Она так и осталась «деушкой при комнатах Прасковьи Ивановны». Злые языки могли бы сказать: приживалка.
Однако читаешь о ней и думаешь: а ведь и верно, слишком много для удач и несчастий заложено в самом человеческом характере. И, не будь Татьяна Васильевна такой, какой описывает ее Шереметев, неизвестно, как бы все обернулось.
Ей, наверное, и в голову не приходило сетовать на свое одиночество. Многие ли женщины при мужьях и детях избавлены от него? Но ответная любовь, забота и признание возвращаются только к тем, кто сам щедр и, не рассчитывая на взаимность, тратит сердце на окружающих только потому, что по- другому не умеет.
Конечно, можно думать, что Татьяне Васильевне, которой Шереметевы, надо признать, создали прекрасные жизненные условия, было за .что благодарить их. Но нет, ее сердечность и такая редкостная черта, как желание услужить ближнему, распространялись на всех.
Однажды на именинном обеде Дмитрия Николаевича при большом сборе петербургской аристократии скромный учитель рисования Тихобразов, приставленный к наследнику Сереже, несколько перебрал и ни с того ни с сего пустился вприсядку. Гости были ошарашены, а граф явно смущен.
«Видит это Татьяна Васильевна, — вспоминал впоследствии Сережа, — и хочется ей выручить Тихобразова. Ей тогда было далеко за восемьдесят лет. Недолго думая, она встает, берет платок, просит сыграть «По улице мостовой» и идет навстречу Тихобразову, плавно и стройно выступая к общему восторгу и удивлению всех присутствующих. Тихобразов совсем растаял. «Ах ты, голубка моя», — произнес он взволнованным голосом и, когда она кончила, бросился целовать ее руки! Этого дня забыть невозможно», — добавляет Шереметев.
В Фонтанном доме, где давали кров многим людям, коротал свой век старый полковой врач Рейнгольд. Все, однако, остерегались его колючего характера, язвительности и постоянного брюзжания. Единственным человеком, кто подобрал ключи к нелюдимому бобылю, оказалась Татьяна Васильевна. Сердце старика было тронуто. Всякий раз, когда Шлыковой нездоровилось, он спешил на помощь и распекал ее за постную пищу: «Все Бога надуваете». На даче в Ульянке одно время их комнаты были рядом и разделялись тонкой деревянной перегородкой. По утрам суровый старикан будил соседку, громко распевая: «Чем тебя я огорчила!»