Шойбле: «Мы договорились о том, что ни о чем не договорились».
Варуфакис: «А как по мне, мы даже не договорились о том, что ни о чем не договорились»[486].
Очевидно, что перспективы у подобных отношений не слишком оптимистические. Греция, не сумевшая вовремя расплатиться с нависшим над ней долгом, не желала идти на новые, дополнительные компромиссы, на которые страну толкала все та же группа кредиторов — чтобы потом в очередной раз спасти ее. Официальные представители МВФ в кулуарах описывали Грецию как «самую нерадивую страну», с которой этой организации приходилось иметь дело за всю ее семидесятилетнюю историю[487]. Впрочем, встречалась риторика и пожестче. Закончилось все летом 2015 года, когда очередная операция по спасению Греции положила конец худшему из кризисов и предотвратила риск распространения заразы по всей еврозоне. И все же ответов на фундаментальные вопросы как не было, так и нет. Могут ли столь непохожие страны, как Греция и Германия, сосуществовать в валютном союзе? И если да, то как Греции повысить конкурентоспособность своей экономики, будучи стреноженной смирительной рубашкой евро?
В ближайшие годы, а может, и месяцы судьба евро будет окончательно решена, что, без сомнения, существенно отразится на глобальной экономике. Возможно, странам — членам еврозоны удастся отладить и укрепить свой союз, воспользовавшись недавним кризисом как благоприятной возможностью изменить структуру отношений. Ряд реформ уже проведен. А может, Grexit все-таки состоится, и Греция (наряду с другими проблемными странами) откажется от евро со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями. Евро в Греции начнет обмениваться на другую валюту — предположительно, на драхмы. Греки объявят дефолт по некоторой части своих долгов в евро и начнут все заново с валютой, которая будет резко обесцениваться по сравнению с евро. Вот, например, вы, будь у вас выбор, какую предпочли бы валюту — греческую или немецкую?
Определенное подмножество северных европейских стран (Франция, Германия и другие) тоже могут отказаться от евро и вернуться к собственной национальной валюте. Но это приведет практически к аналогичным базовым проблемам и негативным последствиям, хотя на этот раз дом покидал бы другой супруг. Образно говоря, ссоры по поводу раздела детей и дачи были бы все те же. Во многих отношениях различия оказались бы минимальными, так как в результате такого раскола мы в обоих случаях получили бы одну сильную европейскую валюту и одну более слабую. В этом-то и состоит основная проблема разрыва отношений. Даже намек на развод в зоне евро приведет к массовому бегству капитала — разновидности банковской паники, — поскольку каждый держатель депозита в евро в Греции или Португалии бросится переводить его в Германию, чтобы при разводе получить более ценную валюту. Чтобы это предотвратить, людям, ответственным за политические решения, придется ввести контроль движения капитала, который ограничивает его перемещение в страну или из страны, и, возможно, даже установить кратковременные ограничения на доступ владельцев банковских счетов к их средствам. А тем временем все дружно начнут судиться друг с другом, ведь это поистине непаханое правовое поле. Economist в разгар кризиса писал: «Подобно Франкенштейну, они [страны — основатели еврозоны] бросили природе вызов и создали монстра. Ужас этой истории отчасти заключается в том, что затраты на возврат к национальным валютам будут больше, чем на сохранение евро»