Нет ничего сильнее любви (Винк) - страница 71

Что ж, если тяжело будет, семья поможет. Катя – трудолюбивая девочка, это видно, а такому человеку хочется помочь. Инна написала Вадиму про деток, про Катю. «Надеюсь скоро с ними познакомиться, – написал он и внизу, как обычно: – Я очень по тебе скучаю».

Все складывалось хорошо – Катя вошла в семью через широко распахнутые двери, но ее душа открывалась не сразу, а по крупицам. Крупицы эти, кружа, медленно опускались на сердце Инны, и потихоньку проявлялся рисунок прежде неведомой, но ставшей такой близкой жизни. Узор незатейливый, тона холодные – оставалось только удивляться, откуда черпала силы эта наполненная внутренним светом женщина? Светом теплым, возле него хотелось греться, что Инна и делала. То позвонит и спросит, как детки, как она, то в гости напросится, то по магазинам вместе пробегутся. И стала Катя тоже звонить ей, обычно с работы, где-то в начале десятого. И настроение поднималось, можно сказать, от одного ее голоса. В этом голосе Инна слышала то, что никогда не звучало в голосе родных детей, – желание теплого общения. Галя была хорошей дочерью, но всю душевную теплоту отдала Юре. А Андрей… У него с этим всегда были проблемы.

И вот однажды Катя, прощаясь, спросила:

– У Насти утренник в садике, я могу вас пригласить?

– Конечно, я с удовольствием пойду! – воскликнула Инна и поймала на себе Катин благодарный взгляд. Сердце «новой» бабушки сжалось от нежности.

Зинка иногда язвила, что Катя с Андреем исключительно потому, что ей негде жить. Да, у сестры бывают искривления мышления. Но Инна на нее не обижалась – ее устами говорила несчастливая без любви жизнь. До встречи с Вадимом Инна тоже наблюдала у себя такие вот искривления.

На утренник они пошли вдвоем. Катиной радости не было предела. Будто это так много!

– Я вам очень благодарна, – прошептала она, когда они ехали в маршрутке домой.

– Ну что ты, я получила огромное удовольствие. Настюша очень пластичная, стихи хорошо читает.

Она еще что-то говорила, но много лет спустя в памяти остались лишь слезы радости в глазах Катюши.

…Катя с детства много болела – так уж вышло, что совсем крохой простудилась и только благодаря самоотверженности матери не умерла. Оля была примерной мамой, сама все делала по часам и приучала к этому дочь и сына Мишу. Мужа приучить так и не получилось. Таблица с заголовком «Распорядок дня», написанным яркими фломастерами, висела сначала над детскими кроватками, для Оли. Потом такая же таблица висела над письменными столами, уже для них. Все в доме было распределено – обязанности, места для обуви в коридоре, для вещей в шкафу, за обеденным столом, у телевизора и в машине: мама рядом с папой, Миша за мамой, Катя за папой, на самом безопасном месте. Потому что была она для своего возраста маленькая и слабенькая. Слабость с возрастом не уходила – она болела с регулярностью времен года: весной ангина, осенью бронхит, а зимой воспаление легких. Лето щадило девочку, и она грелась на солнышке. Грелась по минутам, под неусыпным надзором мамы, поглядывающей на часы. Возможно, Ольга утомилась от этих болячек – от них самих и от их ожидания, от страха вовремя не заметить. Возможно, просто боялась, что проявление нежности к девочке ослабит ее силу воли, а сила эта ей ох как нужна! Возможно, сказалась семейная жизнь с ее каждодневными трудностями, нудностями и проблемами, помноженными на развал страны, нищету и дефицит самого необходимого. Возможно, эпизодические измены мужа не прошли бесследно… В один прекрасный день Ольга почувствовала, что охладела к дочери и к сыну. И к мужу, само собой. В общем, ко всему и ко всем охладела и очерствела. Сама Оля была эффектная: волосы рыжие, глаза огромные зеленые, носик маленький, талия осиная, ножки длинные, изящные, грудь и попа то, что надо. Мужчины на нее заглядывались, но всякие там адюльтеры были не в ее правилах и не вписывались в распорядок дня, где не оставалось ни одной пустой строчки за работой, детьми и шитьем – вот где она отводила душу. В отличие от Инны, она в основном шила для себя и совсем немного для семьи, будто даже этим хотела сказать – я вас не люблю. Шила ночами, в выходные, в праздники, выкраивая из заполненных до предела суток пять минут или час. Уже шкаф лопался от платьев, блузочек, юбочек. Уже три осенних пальто болтались на вешалке в коридоре, а она все бегала по магазинам тканей, и ей казалось, что вот эта самая лучшая, неповторимая – надо брать. С покупки тканей все только начиналось – перелопачивались горы журналов мод, за которыми она рысью мчалась к подругам и рысью обратно, и Катя запомнила маму вот такой: все время на бегу, лицо напряжено, губы сжаты, взгляд отсутствующий. Кормила она их тоже на бегу, хотя в этот момент стояла у плиты. Спать укладывала на бегу, хотя лежала рядом. Ольга не пропускала ни один утренник, ни в садике, ни в школе, но, глядя на маму со сцены, Катя все ждала, что вот сейчас она вскочит на ноги, растолкает всех локтями и убежит. И речь у мамы была беглая, будто она все время спешила.