Слава богу, за этим столом сидят не слепые, они все видят и все понимают. И они еще сильнее привязываются к девчонке, когда родная мать с плохо скрываемым раздражением все время ее перебивает. В голосе Ольги то и дело сквозит досада или нравоучительные нотки, словно Катя все еще школьница и плохо выучила урок. Мать недовольна ею, норовит показать бедняжку с неприглядной стороны, намекая, что есть вещи, о которых знает только она. И каждой из присутствующих женщин хочется дать по голове непрошеной гостье, а самая маленькая, Настюшка, сидит на диване и, прижимая к себе куклу, с застывшими в глазах слезками, тихо всхлипывая, прислушивается к тому, что происходит в кухне. А там Андрей внимает россказням потенциальной тещи и косится на Катю, а Ольга, заметив в нем благодарного слушателя, набирает обороты, и вот уже пошла история об отце Тимофея, который, естественно, негодяй. Потом об отце Насти… Галя снова не выдерживает:
– Не нужно о нем, этот человек пропал, – она смотрит на часы, потом на Инну, – пора идти за Тимошей.
– Мы сходим, – говорит Катя, и Андрей кивает.
Его лицо Галке не нравится. Очень не нравится.
Ольга покидает дом в восемь вечера, Андрей и Катя идут ее провожать. Галка садится работать. Инна и Зина, совершенно обалдевшие, будто им по темечку долго и ритмично стучали чем-то тяжелым, падают в кресла, обрадованные тем, что Оля ушла и что Тимоше ничего не задали. Оказывается, сейчас первоклашкам на дом задают только после зимних каникул. Тимоша забирается к Зине, Настюша к Инне – дети сами вот так поделили между собою бабушек, и в этом дележе, без сомнения, проглядывало зарождавшееся в Тимоше джентльменство, он больше любил бабушку Инну, но… «отдал» ее сестричке. Прижавшись к теплым и мягким бокам, дети быстро засыпают, а бабушки до зевоты пялятся в телевизор. Потом укладывают детишек, чистят зубы и тоже ложатся.
Прислушиваясь к сопению сестры – они спят на большой двуспальной кровати, между ними Настюша, – Инна смотрит на россыпь звезд на клочке неба, заглядывающем в щелку между шторой и гардиной, и негодует. С каждым вздохом в ее сердце поднимается протест против Ольги. Сжав кулаки, она ворочается и грозит ими Ольге, но понимает, что женщина эта, эта змея подколодная, будет в ее жизни, пока будут детки. А они будут, дай-то бог, всегда. Конечно, она желает ей долгих лет жизни, она восхищается ее победой над болезнью, над раком груди, поразившем Ольгу девять лет назад. Сердце Инны старается оправдать женщину, прошедшую через непостижимые испытания – удаление, облучение. Она понимает, что характер в такой ситуации неизбежно меняется… Но сама Инна никогда не смогла бы сделать больно своему ребенку. Хотя… Кто знает? Ведь как-то получилось, что она сделала больно Андрею… Не заметила, когда боль намертво засела в его памяти, не увидела, как она выросла, а все поняла, только обнаружив ее горькие плоды. Но сейчас не до рефлексий, сейчас перед глазами Инны – Катино лицо, лицо беспомощное и глубоко обеспокоенное. «Не волнуйся, мы не дадим тебя в обиду», – шепчет Инна в темноту комнаты, и вдруг глаза наполняются слезами, и так горько становится на душе, что хоть кричи.