– Глупости! Гай Марий не пришел, потому что не посмел, – заявил новый фламин Юпитера, резко меняя лежачее положение на сидячее и бесцеремонно сбрасывая свой жреческий плащ на пол, туда, где стояли его башмаки. – Так-то лучше! Какая гадость! Уже ненавижу!
Увидев в этой вспышке сына способ выйти из неловкого положения, мать повернулась к нему и нахмурилась.
– Не богохульствуй, – сказала она.
– Даже если это правда? – отозвался Цезарь-младший, опершись с вызывающим видом на левый локоть.
Тут подали первую перемену: белый хлеб с хрустящей корочкой, оливки, яйца, сельдерей, салатные листья.
Почувствовав лютый голод – ритуалы совершались на пустой желудок, – новый фламин Юпитера потянулся за хлебом.
– Нельзя! – одернула его Аврелия, побледнев от страха.
Рука мальчика застыла над столом.
– Почему? – удивленно уставился он на мать.
– Ты не должен прикасаться к белому и к дрожжевому хлебу, – напомнила ему мать. – Вот хлеб для тебя!
Перед фламином Юпитера поставили отдельный поднос с тоненькими, плоскими кусками чего-то серого, совершенно не аппетитного.
– Что это? – спросил Цезарь-младший, в ужасе глядя на поднос. – Mola salsa?
– Mola salsa делается из спельты, это тоже пшеница, – сказала Аврелия, отлично знавшая, что сын и так во всем этом разбирается. – А это ячмень.
– Пресный ячменный хлеб, – проговорил Цезарь-младший без всякого выражения. – Египетские крестьяне – и те живут лучше! Пожалуй, я возьму обычный хлеб. От этого меня стошнит.
– Цезарь-младший, сегодня ты вступил в должность, – заговорил его отец. – Предзнаменования были благоприятными. Теперь ты фламин Юпитера. С этого дня ты должен соблюдать все установления. Ты – прямая связь Рима с Великим Богом. Все, что ты делаешь, влияет на отношения между Римом и Великим Богом. Знаю, ты голоден. Согласен, это гадость. Но с сегодняшнего дня ты не можешь ставить свои интересы впереди интересов Рима. Ешь свой хлеб.
Мальчик оглядел собравшихся, вздохнул и сказал то, чего не мог не сказать. От взрослых этого ждать не приходилось, слишком много лет они боялись всего на свете.
– Сейчас не время пировать. Как вы можете радоваться? Как могу радоваться я? – Он потянулся за куском белого хлеба, переломил его надвое, обмакнул в оливковое масло и отправил в рот. – Никто не удосужился серьезно спросить меня, хочу ли я эту должность, недостойную мужчины. – Он с наслаждением прожевал и проглотил хлеб. – Знаю-знаю, Гай Марий спрашивал, целых три раза! Но, скажите, разве у меня был выбор? Ответ прост: нет, не было. Гай Марий безумен. Все мы это знаем, хотя не говорим вслух даже между собой: это не предмет для застольной беседы. Он нарочно поступил так со мной, его цели были нечестивы и не имели ничего общего с заботой о благополучии Рима и религиозными соображениями. Я еще не взрослый мужчина. И я не стану носить эту ужасную сбрую, пока не вырасту. На мне будет мой пояс, моя