Марий опять осклабился, расставил ноги и потоптался на месте – воображал, видимо, что исполняет воинственный танец.
– Когда я стал консулом в седьмой раз – кто еще был консулом Рима семь раз? – я оставил Сексту Луцилию надежду, что никто не знает, что тех людей нанял он. Пять дней он по глупости провел в Риме, считая, что ему ничего не угрожает. Но этим утром, когда еще не рассвело, а он уже встал с постели, я послал моих ликторов арестовать его. Он обвиняется в измене. Он пытался умертвить Гая Мария!
Не бывало еще столь короткого суда, столь бесцеремонного голосования за приговор: без адвоката, без свидетелей, без соблюдения формальностей и процедуры. Бардиеи, сидевшие в комиции, признали Секста Луцилия виновным в измене и приговорили его к сбрасыванию с Тарпейской скалы.
– Бургунд, честь сбросить его со скалы я предоставляю тебе, – сказал Марий гиганту-слуге.
– Я с радостью, Гай Марий, – пророкотал Бургунд.
Собрание переместилось туда, откуда удобно было наблюдать казнь; сам же Марий остался с Попиллием Ленатом на ростре, с которой открывался великолепный вид на Велабр. Секст Луцилий, ни слова не сказавший в свою защиту и сохранявший на лице одно выражение – презрения, смело отправился на смерть. Когда Бургунд, блестя золотыми доспехами, подвел его к краю Тарпейской скалы, он не стал ждать толчка и сам прыгнул вниз, чуть было не утащив с собой Бургунда, не сразу отбросившего его цепь.
Эта дерзкая независимость и риск, которому подвергся Бургунд, разъярили Мария: он побагровел, захрипел, обрушился с невнятной бранью на перепуганного Попиллия Лената.
Остаток здравомыслия, еще теплившийся у него в голове, выбило, как пробку, напором крови. Гай Марий рухнул на ростру, словно подкошенный, вокруг него засуетились ликторы, Попиллий Ленат стал в отчаянии требовать носилки. Отсеченные головы старых соперников и врагов, на которых уже вволю попировали птицы, заключили неподвижное тело Мария в кольцо, скаля зубы в злорадной ухмылке.
Цинна, Карбон, Марк Гратидиан, Магий и Вергилий прибежали со ступенек сената, оттеснили ликторов и сами сгрудились вокруг простертого Гая Мария.
– Он еще дышит, – сказал его приемный племянник Гратидиан.
– Плохи дела… – простонал Карбон.
– Несите его домой, – распорядился Цинна.
К этому времени рабы-телохранители Мария, прознав о несчастье, с рыданиями, а кто и с истошными воплями, собралась у подножия ростры.
– Скорее на Марсово поле, за Квинтом Серторием, пусть срочно прибудет ко мне! – приказал Цинна своему главному ликтору. – Можешь рассказать ему о случившемся.