— Серьезно, Пейдж? Именно сейчас ты заговорила о велосипеде? Мы были детьми. Разве ты не шлепала своих детей?
— Никогда. И хватать их таким образом — это не то же самое, что шлепнуть по заднице.
— Иногда мне и правда начинает казаться, что все это поколение должно быть отшлепано, заслуживают они это или нет.
Пейдж то одергивала рукава, то снова подтягивала их.
— Я удивлена, Билл. Ты извинился перед ней?
Билл сделал несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться.
— Ты знаешь, что случилось в тот вечер, когда я ударил тебя палкой? Вы с мамой куда-то ушли. Я не знаю куда. И дома мы остались с папой вдвоем. Он смотрел телевизор, вероятно, игру «красных», а я сидел на полу. Я сказал ему, что сделал с тобой. Думаю, мама ничего ему не рассказала.
— Показательно. Если бы я ударила тебя, папа знал бы. И он учинил бы мне разнос.
— Видишь ли, Пейдж, я сказал ему, что мне плохо от того, что я сделал, заставил тебя плакать, ударив этой дурацкой палкой. И ты знаешь, что он сказал?
— Я уверена, что он не велел тебе извиниться, потому что ты этого никогда не делал. Отец сам ни разу ни перед кем не извинился за всю свою жизнь.
«Да, он этого не делал, — подумал Билл. — И я никогда не называл его мудаком».
— Именно так и было, — подтвердил Билл. — Он посоветовал мне забыть об этом. И он даже не отвел глаз от экрана телевизора. Он так это сказал, как будто даже обсуждать это было глупо.
— Почему ты говоришь мне об этом? — спросила Пейдж, и нотки гнева звучали в ее голосе.
— Потому что ты спросила меня, извинялся ли я перед Саммер за то, что сделал.
Билл посмотрел на дочь, лежащую без сознания, на то, как легонько поднимается и опускается ее грудная клетка. Слова, которые она повторяла, воспринимались им теперь как песнопение. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Она помнила, как он той ночью схватил ее? Думала об этом?
Она боялась его?
— Нет, я никогда не извинялся перед Саммер.
На следующий день, когда Билл приехал домой, чтобы принять душ и побриться, он увидел Адама Флитвуда, сидящего на заднем дворе. Рядом с ним на столике стояли бутылка «Джека Дэниелса» и два стакана.
Несмотря на то что конец февраля выдался прохладный и до весны еще нужно было дожить, небо над ними было голубым, ясным — ни облачка. На Адаме были солнцезащитные очки, он поднял левую руку в знак приветствия, когда Билл подошел ближе.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Билл.
— Мне интересно, как ты? — Он кивнул в сторону бутылки и стаканов. — На этот раз ты не сможешь сбежать и отмазаться твоим любимым «я-спешу-в-больницу».
Голова у Билла гудела, и он чувствовал себя грязным, однако покорно сел на свободный стул и сказал: