Приблизительно через шесть часов бесполезных расспросов, когда я уже дико устал, входная дверь моей камеры распахнулась. На пороге я разглядел двух солдат в характерной советской военной форме. Между ними стоял среднего размера зеленый деревянный ящик, частично обернутый в несколько слоев толстой фольгой.
— Заносите! — раздался голос из-за их спин.
— Что это такое?? — сбивчиво спросил я, сделав несколько шагов назад, прижавшись спиной к холодной стене камеры.
— Соблюдайте тишину! — то ли приказал, то ли попросил тот же голос. Солдаты молчали.
Ящик быстро занесли в камеру, опустили на пол. На входе, третий солдат, кажется с какими-то погонами, держал меня на прицеле автомата.
Как только ящик занесли внутрь, моя голова вновь начала кружится. Самочувствие резко ухудшилось.
— Что-нибудь чувствуете? — я узнал голос Германова. — Боль, головокружение?
Я промолчал. И то и другое я почувствовал в полной мере — что есть, то есть!
— Подойдите и снимите фольгу с ящика!
— Зачем?
Вопрос остался без ответа, зато требование повторили снова, но уже настойчивее.
Я, с некоторой опаской подошел поближе и, надорвав фольгу, отогнул край в сторону.
А дальше, голова взорвалась сильной, тупой болью. Казалось, содержимое головы, пытается вырваться из черепной коробки и убежать так далеко, насколько это вообще возможно. Держась руками за голову, шатаясь, я потерял равновесие и завалился на бок, едва не сломав при этом руку.
— Реакция есть! Поставьте ему укол! Быстро!
Кто-то вонзил мне в шею острую иглу.
Сквозь радужные пятна в глазах я кое-как разглядел отходящего от меня лаборанта в белом халате, стоящий зеленый ящик, в котором с горкой лежала та самая смолянистая масса, которая была в яме… В яме! О, черт!
Все мои мышцы пронзила боль, схватил паралич.
Я вскрикнул и потерял сознание.
— Пациент! Проснитесь!
— А? Что, такое? Где я?
— Поднимайтесь, живо!
— Сейчас, сейчас!
— Закатать правый рукав!
— О, нет! Что это? Что за дрянь вы снова мне колите?
— Антибиотики!
— Ага, как же, — подумал я, трясущимися руками кое-как закатывая рукав и понимая, что сил у меня практически не осталось.
Я продолжал сидеть в холодной, почти пустой камере, предоставленный сам себе. Прошло уже около суток. Меня притащили сюда почти лишенного чувств, в плачевном состоянии. Каждые два часа мне ставили какие-то весьма болезненные уколы, мерили температуру и зачем-то проверяли состояние ногтей и зубов. Последнее, что я запомнил до того, как очнулся в камере, так это слабое ощущение чужого присутствия в голове, шум в ушах. Перед глазами встала та яма, на полигоне, а внутри нее было что-то страшное… Это ощущение постепенно ослабевало.