— Я — Александр Кисловский… — начал было я.
— Не продолжайте! — перебил меня редактор. — Шар, да? Ну, я так и подумал — шар! Вы, голубчик, не туда пришли, — похлопал он меня по плечу. — Мы вам ничем помочь не можем!
— Как это — не можете? — удивился я. — А как же…
— Без как же! Сказано — не можем, значит — не можем. Ну, не прессы это дело, понимаете, не пре-ссы!
— А чье же?
— Ученых из Института! Это пусть они с шарами разбираются, а нам своих забот хватает! Вы не поверите, но от меня требуют, чтобы я напечатал материал Каркасова! Каркасова, вы только подумайте! А вы его читали?! — он почти визжал. — Читали вы его?!
— Нет, — смутился я. — не читал.
— А почитайте! — редактор сунул мне в руки ворох скомканных листов. — Почитайте и подумайте, можно ли такое печатать? Это же черт знает что!
— Хорошо, — я взял бумаги. — Я обязательно прочитаю. Но скажите мне, пожалуйста, как вы узнали о шаре? Я, собственно, не в претензии, событие это и вправду замечательное и интересное для науки, но как? Я просто хочу сказать, что единственными свидетелями его появления были я и моя жена…
— Все вопросы к Цатурову! — отмахнулся от меня редактор. — Это его материал. Адрес спросите в приемной. Все, мне некогда, до свидания.
Я вышел из кабинета редактора несколько ошарашенный. Какой еще Цатуров? Воистину, это происшествие приобретает все более странный оборот. Я попытался обдумать события, что уже произошли. Итак, сперва была крохотная черная точка, которая за ночь превратилась в шар размером с футбольный мяч. Затем была моя ссора с Машей, которая кончилась тем, что я ударил ее молотком по голове. Странно, но даже теперь я об этом не жалел. Поступок казался мне правильным. Что еще? Я спрятал тело в шар — это был первый раз, как я с ним взаимодействовал.
В приемной я взял у секретарши адрес Цатурова. Делать мне все равно было нечего, и я отправился прямо к нему.
Цатуров жил в старом квартале, который после войны строили пленные немцы. Дома здесь были ветхие, двухэтажные, а обитали в них преимущественно старики. Возле подъезда, где была квартира Цатурова, я увидел разбросанные по земле еловые ветки.
— Кто-то умер? — спросил я мужика, сидящего на лавке.
— Ну да, — кивнул тот. — Журналист, молодой еще. Только вчера еще живой был, а сегодня — все! Эх, вот оно как бывает.
— А отчего он умер? — спросил я.
— Сердце, — сказал мужик.
Я вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Цатурова была открыта, и туда-сюда сновали люди.
— Вы к кому? — спросила меня пожилая женщина. — Неужели к Гришеньке? — и залилась слезами. — Нету Гришеньки, умер мой сокол ясный!