– Какая, простите?
– Фриковатая. Ну, чтоб изъянчик какой-нибудь был, в глаза бросающийся. Особая нестандартная отметина.
– А у Вари, значит, совсем никакой фриковатости не было?
– Абсолютно! Говорю же вам – классический тип. Спокойная красота, без претензий.
– И…сколько вы так прожили, без претензий?
– Да почти год… Ну, а дальше вы уже знаете. Дальше – горе. Варино горе, мое горе.
– То есть водоросли…
– Что?
– Ну, вы сами так сказали… Будто плыли на свободе и вдруг в водорослях запутались…
– А, да… Да, если хотите. Вот сегодня, например, суббота, и мне кровь из носу надо быть на показе у моей конкурентки, Мариночки Барской… Слышали про такое модное направление – от Барской? Это дизайн трикотажа, очень актуальный сейчас. Вещи-трансформеры, очень стильные, удобные… Хотя нет, вы, наверное, о нем слышали. Так вот. Мне надо там быть просто до зарезу, а я…
– А вы – здесь. В огороде, под навесом.
– Да. А я – здесь. Такие вот дела, Анечка.
Они глянули друг на друга быстро, печально и понимающе, и так же быстро отвели друг от друга глаза. У нее от этого переглядывания холодок пробежал по позвоночнику, пробираясь через хмельную расслабленность.
– Но ведь…Вы не виноваты, что Варя… Что с ней… – тихо произнесла, хрипло кашлянув.
– Конечно, не виноват. Но у меня нет выбора.
– Да как это, выбора нет… Выбор всегда есть, Александр! Это у обыкновенного, рядового человека выбора может не быть, а у вас он просто быть обязан!
– И в чем он, по-вашему?
– А в вашем праве плыть по течению. Ведь вам талант не Варя дала, вам его природа дала. Значит, вы вправе один раз выпутаться из водорослей, а не нырять туда каждый выходной. Выбор всегда есть, Александр! Пусть жестокий, но любой выбор – вещь по сути жестокая. Что, скажете, я не права?
Она и сама не поняла, в какую секунду ее голос взвился до состояния странной напористости. Да и откуда вдруг взялся этот напор, это страстное стремление объяснить, доказать, осчастливить свободою… Неужели оттуда же, из ее грешных пустых фантазий? Или из того, невесть откуда вспыхнувшего к этому человеку чувства, так невзначай ее поразившего? Что это? Святая к нему любовь или большая в конечном итоге подлость?
Александр молчал, смотрел на нее внимательно. И еще, она вдруг это четко увидела, мелькнула в его взгляде некая опасливость, что ли… Или – задумчивость…
Ну почему, почему он молчит? Смотрит и молчит… И жестокие напористые слова, только что произнесенные, зависли под его странным опасливым взглядом, как камни над головой. Над ее – головой…
Медленно согнув в локте руку и продолжая ее отрешенно рассматривать, он выудил из кармана телефон, вяло нажал на какую-то кнопку, положил перед собою на стол. Послышалась нежная короткая мелодия – телефон включился, наверное. И тут же заверещал бодро, и он схватил его, как утопающий хватается за соломинку. Прижал к уху, отвернулся, будто заслонился от нее разговором.