Увы, Мария Сергеевна переоценила значение своего открытия — молитвенного стояния на горохе — и скоро, попробовав ещё два раза, с разочарованием отказалась от столь понравившегося ей средства борьбы с любострастными вожделениями: как выяснилось, боль в коленках и их онемение не способствовали молитве, а наоборот — бесстыднейшим образом от неё отвлекали. Не говоря уже о том, что от изобретённого ею способа смирения плоти, никакого экстатического воспарения души у женщины более не случалось. Но в этот единственный раз — да: воспарив душой, Мария Сергеевна одолела тёмный, посланный Врагом соблазн.
Назначив Марии Сергеевне встречу на семь часов вечера среды, отец Никодим возвратился в храм, отслужил обедню — чего, после своего только что случившегося «перевоплощения» в психиатра Извекова, делать не следовало — и, освободившись в два часа дня, сразу отправился домой. Сегодня, девятнадцатого мая, исполнялось тридцатисемилетие бракосочетания его с Ольгой Ильиничной — почему он и назначил Марии Сергеевне встречу на завтра, хотя, как психиатр, Извеков предпочёл бы не откладывать свидания: в сегодняшнем утреннем разговоре доктору весьма не понравилось душевное состояние этой женщины.
По пути домой Никодим Афанасьевич купил три белых розы и бутылку хорошего — в чём клятвенно уверил продавец в «супермаркете» — шампанского. Никакого особенного семейного торжества у пожилой четы сегодня не намечалось — после самоубийства сестры, отдалившийся и от отца, и от матери сын Николай почти постоянно обретался по заграницам — но отец Никодим не мог разочаровать матушку Ольгу, явившись с пустыми руками. В свой черёд, Ольга Ильинична тоже не могла в этот день не порадовать мужа и испекла вкуснейший, так им любимый, грибной пирог. Правда, ждала она отца Никодима несколько позже, и когда он вошёл — прямо с порога! — священнику в ноздри ударил крепкий неповторимый запах подрумянивающегося в духовке чуда.
За тридцать семь лет совместной жизни между супругами всё уже было сказано, и, после короткой молитвы вначале обеда да нескольких поздравительных слов друг другу за бутылкой шампанского, застолье прошло в полном молчании — однако в таком молчании, которое бывает дороже всех изысков и ухищрений лукавого человеческого языка.
После скромной праздничной трапезы, поцеловав и перекрестив жену, отец Никодим уединился в маленьком рабочем кабинете, собираясь, среди прочего, обдумать завтрашний разговор с Марией Сергеевной. Но, не более десяти минут посидев за письменным столом, Никодим Афанасьевич почувствовал жуткую сонливость — шестьдесят пять лет, плюс шампанское, плюс две стопки водки — и вынужден был прилечь на диван, предполагая немного вздремнуть. Однако, немного — не получилось: проснувшись и посмотрев на часы, Никодим Афанасьевич обнаружил, что он спал непозволительно долго и упрекнул себя за выпитую водку: ох уж эти розовые с золотым ободком пузатые стограммовые стопочки! Конечно, грибной пирог имеет свои права и никак не мыслим в союзе с шампанским — но всё-таки! Шестьдесят пять — это шестьдесят пять: вполне бы хватило одной стопки! И одного фужера шампанского! По примеру своей супруги. Которая водку лишь пригубила. А Он? Мало того, что хватил две полных стопки — вылакал всё шампанское! Греху невоздержанности предавшись хуже мирянина! Да что там! Иные из его прихожан вино употребляют лишь причащаясь — по ложечке. Та же Мария Сергеевна. А он?