— Суп, может быть, грибной? — обрадованная исчезновением гнетущей тени, взбодрилась Ольга Ильинична. — А на второе — отварное что-нибудь, рыбное? Осетринки, к примеру? И на оливковом масле — как ты любишь — картошечки «фри» нажарить?
— Картошечки — да. А вот осетрины, мать, не стоит. Может не так понять. Отвари-ка ты лучше кеты. Или — судака. Ну, словом, чего попроще. Палтуса, скажем, сома, горбуши. Нет, всё же — горбуши. И вкусно, и достаточно скромно. Как она сейчас в нашем магазине — есть?
— Горбуша-то? Должна быть… мороженая, конечно. Я, батюшка, лучше схожу в «Дары моря» — там свежий судак бывает.
— Чтобы по-своему — да? Прости, мать, придираюсь… судак — так судак.
И по дороге в храм, и даже во время службы Лукавый нет-нет, да и уедал понемножечку отца Никодима — однако священник, кое-как отразив первый утренний натиск, сделал единственно верный вывод: ни в коем случае не вступать с Врагом в дискуссию. Не вести никаких споров, не ввязываться — Боже избави! — в заведомо безвыигрышный диалог. Крестное знамение да молитва — вот действенное оружие против всех гнусных поползновений Врага. И ничего — кроме: ибо слабый человеческий разум, не имея опоры в Боге, будет всегда уловлен хитросплетённой сетью Лукавого.
Мария Сергеевна позвонила без пяти семь. Поцеловала руку открывшему дверь отцу Никодиму, поздоровалась с матушкой Ольгой и сразу же была отведена в столовую — нет, нет, никаких возражений! обидишь матушку! она так старалась! что? постный день? конечно! а скоромным тебя, Мария, никто потчевать не собирается! грибной супчик, рыба, а что жареная картошка — так на растительном масле. И — причуды нашей лукавой психики! — в постный день съев вкусный обильный ужин, женщина себя не упрекнула в грехе чревоугодия: ведь не сама — в гостях, да ни у кого-нибудь, а у своего духовного отца! Но и это не всё: в отличие от вчерашнего, Враг не посмел ей сказать ни одного ехидного слова — из чего Мария Сергеевна сделала немного поспешный вывод, что в доме священника Нечистый совсем не имеет власти.
После ужина отец Никодим уединился с женщиной в рабочем кабинете и, помолившись, усадил Марию Сергеевну в удобное мягкое кресло — однако, намереваясь поговорить с нею как пастырь, замялся на несколько минут: слова «душеспасительной» беседы, хоть убей, не шли ему на ум. Выручила сама Мария Сергеевна: сообщив о срочном отъезде мужа и о невозможности в этой связи в ближайшие несколько дней получить согласие Льва Ивановича на её переход в гимназию, женщина попросила священника придержать вожделенное место хотя бы до понедельника.