— Назвонили в лапоть — и в кусты! — сказал глухо, не, поднимая головы, Хомутов.
Стеблин рывком обернулся к нему. На его лице проступило раздражение, но он сдержался.
— «Назвонили в лапоть»! — почему-то обиженно повторил он. — Не думайте, что это легко и просто. Да, это не лапти плести!
— А ты, Николай Николаевич, лаптем не кидайся, — вприщурочку снизу вверх взглянул Хомутов на технорука. — Царь-то Петр все умел, до всего сам дошел, а над пяткой лаптя задумался и бросил: не выходит.
Пассажиры сдержанно хохотнули, опасливо косясь на Стеблина.
— Бросьте ваши идиотские прибаутки! — начальственно повысил голос технорук и заговорил, обращаясь подчеркнуто только к московскому ревизору. Он словно захлопнул дверь перед остальными: разговор-де будет не для вашего ума. — Вся эта история с торфяным болотом — это только средство привлечь внимание к своей особе в корыстных, конечно, целях. Серов выступает здесь в героической роли первооткрывателя местных торфяных богатств. Но богатства эти ги-по-те-тич-ны! — жестко разорвал Стеблин слово на слоги. — Крикливая, бесцеремонная, рекламирующая себя личность!
— Это Илья-то Романыч? — ахнул растерянно Ваня Гавриков.
Он хмуро и беспокойно, исподлобья взглянул на Стеблина.
— Слушай их! — остановила его женщина голосом, полным обиды. — У них кто меньше ростом, тот и виноват!
Пассажиры зашептались. Хомутов неразборчиво, но протестующе заворчал.
— Да-да, рекламирующая себя личность! — технорук не подал вида, что заметил произведенное его слоями впечатление. — Люди ученые, специалисты, не разбираются, а он, наверное, всего-навсего торфяной десятник — один во всем разобрался!..
— Серов окончил торфяной техникум, — громко, отчетливо сказал Шварц. Положив руку на горло, он дышал глубоко и часто, будто сдувая с губ лихорадочный жар. — Окончил в годы первой пятилетки. Затем два года был на высших курсах.
Технорук скосил на главного механика выпуклые белкастые глаза и спросил осторожно:
— Вы видели его диплом?
— И дипломы видел и прекрасную библиотеку по торфяному делу видел. Собиралась она, видимо, не один год.
— Это дела не меняет, — не находя нужного тона, пробормотал Стеблин.
— Позвольте, как это «не меняет»? — горячо возразил москвич. — Очень даже меняет. И объясните мне, ради бога, Василий Борисович, почему вы так взъелись на этого Серова?
Стеклышки стеблинских очков сверкнули ледком.
— Не люблю таких людей. Сами не работают и другим мешают.
Ревизор надул пухлые щеки, задержав дыхание, но ничего не сказал, только выдохнул шумно.
«Зеленая стрела» по-прежнему катилась по безлюдной болотистой равнине, пружинившей под колесами Ход машины был мягок и почти бесшумен, словно он плыла по воде. Московский инженер подумал, что это пружинят мощные торфяные пласты.