Лес, из которого они выехали час назад, почему-то опять стал приближаться. Вдали опять поднялась щетина красных сосен, опоясанных изгибистым коленом тихой медленной реки.
— Позвольте, это что же, опять лес? — удивился москвич.
— Опять, — кивнул Хомутов. — Тут во мху такие зыбуны да окошки-колодцы попадаются, что и легонькая лисья лапка не удержится. Вот и едем мы петлями да объездами.
— По-настоящему сказать — загзагом, или опять же вавлоном, — глубокомысленно покрутил в воздухе пальцем Буськин.
— А кто это, не Илья ли Романыч марширует? — поднялся вдруг со скамьи Хомутов, вглядываясь вдаль. — Он и есть!
Московский инженер тоже приподнялся и увидел одинокого человека, с каким-то, казалось, отчаянием шагавшего по мрачной черной равнине под красным вечерним небом. Москвич ощутил внезапно нахлынувшее на него чувство непонятной жалости к этому человеку.
Серов спешил, видимо, к машине, и москвич обернулся, чтобы постучать в крышку кабины. Но шофер уже останавливал машину. Через минуту к ней подошел Серов.
— Садитесь сюда, Илья Романыч, в кабину, — распахнул шофер дверцу.
— Спасибо, Вася, наверху кругозор шире, — улыбнулся Серов и тяжело, но ловко вскинул в кузов свое тело.
Люди тотчас задвигались, потеснились — и рядом с Хомутовым освободилось место. Старик похлопал по скамье ладонью.
— Садись, Илья Романыч. Втискивайся.
Серов поблагодарил и сел. Потом молча кивком головы и улыбкой поздоровался со знакомыми.
Москвич искоса осторожно принялся разглядывать его. Во внешности Серова не было ничего примечательного. Чуть скуластое, задубевшее от ветра и солнца, лицо, толстый русский нос и серые глаза с тяжелым, медленным взглядом. Но все же это ничем не примечательное лицо понравилось москвичу. Он мысленно назвал его «думающим лицом».
— Не в город ли за лекарством, борони бог, собрался? Не плохо ли опять с Марьей Егоровной? — участливо спросил Хомутов.
— Благодарствую, жена здорова. Комары-то кончились. А я хочу тут… — он замялся и конфузливо докончил: — Хочу тут одно болотце осмотреть. Микрорельеф там очень интересный.
Голос у него был глухой, невыразительный и замедленный, словно усталый. Он, видимо, и в самом дело устал. Привалившись к борту широкой сутулой спином, он полузакрыл глаза.
— Извините, Илья Романович, за бесцеремонность, — дружелюбно обратился московский ревизор к Серову. — Не разрешите ли задать вам несколько вопросов? Поверьте, это не пустое любопытство.
Веки Серова раскрылись шире, и он сел прямо.
— Вы, кажется, московский ревизор?
— Да, главный инженер главка Жданович.