— Кто «тот»? — звякнула шпора старшего лейтенанта.
— На той стороне тоже гаврик какой-то запел. Искали мы того гаврика долго, но ловко, собака, маскируется. Тот кончил — снова наш запел. Так до трех раз. А потом наш нырнул в кусты, и кончился их конкурс. Мы с моим напарником, конечно дело, на Сарыбаш бегом. И повезло нам. По дороге встретили дежурного проводника с собакой. Стали мы втроем обшаривать высотку от подножья до вершины. Пусто! Только хворост, что он нарубил, валяется…
— А собака? — закричал страдающе Кравченко. — Собака-то у вас для забавы, что ли, была?
— А как же, товарищ старший лейтенант! Собаку, конечно, пустили, — обиженно ответил сержант. — Показал ей проводник на хворост, она было бросилась, а потом — назад! Скулит, шерсть дыбом, не берет след.
— Не берет? — гоняя по скулам желваки, просипел Кравченко.
— Никак не берет! Осталось мне одно: сообщить по телефону обстановку всему участку и вам доложить, товарищ капитан.
— Правильно действовали, — кивнул Кормилицын. — А теперь самое главное. Что они пели? Вы поняли, сержант?
Волков виновато кашлянул в кулак.
— Не понял, товарищ капитан. Язык здешний я прилично знаю, сверхсрочную на границе служу и многие песни знаю. А это совсем незнакомый репертуар. Ни слова не понял.
Кравченко хмыкнул:
— Этого и надо было ожидать!
— Ничего. И без этого вы, сержант, принесли хорошие данные. Вам опять на границу? Отправляйтесь.
— Никаких приказаний не будет? — удивился Волков.
— Никаких. Отправляйтесь.
Сержант ушел. Офицеры долго молчали. Слышно стало, как тоненько и остро, будто иглой сверлил, пел прорвавшийся в комнату комар. Нервное большеглазое лицо Шералиева было печально. Кравченко, насупившись, выводил по столу невидимые узоры. И вдруг захохотал ядовитым, булькающим смехом, будто полоскал бутылку.
— Форменная двухсторонняя связь на короткой волне. Проморгали, будь здоров на пасху!
Капитан поднял на него глаза.
— А ты что думаешь, конечно, проморгали. И отвечать нам придется по всей строгости. Я не про служебную ответственность говорю. Проморгали мы человека, врагу его отдали. А он не один десяток лет рядом с нами жил. Какая же, спрашивается, после этого всем нам цена?
Он встал, взволнованно оправляя ремни портупеи, и сухо, служебным тоном обратился к Шералиеву.
— А ваше мнение, младший лейтенант?
Юноша ответил не сразу, грустно улыбаясь:
— Извините, я о другом думал… Какая тяжелая наша работа. Подозревать хороших людей, чтобы найти плохих. И стыдно как-то подозревать человека. Вот Атаев… Под угрозой его доброе имя. Тут знаете как осторожно надо подходить? Мой народ говорит: человек тверже камня и нежнее цветка. — Шералиев перевел взгляд на Кравченко. — Подозрения, догадки, недоверие… Крик петуха утра не делает!