― И кто вас прислал, милая? ― спросил он. ― Социальная служба?
― Я не из Службы Социального Обеспечения, ― от этого объяснения он, казалось, испытал облегчение. Она принялась рассказывать ему, зачем приехала, ожидая, что он в любой момент закроет дверь перед ее лицом.
― О, ладно, ― произнес он со спокойствием. ― Тогда заходите.
Хелен последовала за Полом Верити в крошечную квартирку. Здесь не было ни картин на стенах, ни украшений или безделушек. Место казалось голым, за исключением потрепанного дивана, кресла и небольшого кофейного столика, с лежащей на нем газетой. У него даже не было телевизора.
― Так вы хотите поговорить со мной о Сьюзан?
― Если вы не возражаете, ― ответила она. ― Я знаю, что обычно вы не соглашаетесь.
― Я не разговариваю с газетчиками, ― поправил он ее, ― но вы сказали, что помогаете полиции?
― Это верно, ― подтвердила Хелен.
― Так что вы хотите услышать?
― Вашу версию произошедшего, ― ответила она просто. ― Я так понимаю, вы родом не из деревни.
― Я из Ньюкасла.
Он жестом показал ей присаживаться, а затем пожал плечами.
― А теперь вернулся обратно.
Он тоже сел и, должно быть, понял, что она ожидает некого объяснения его переезду в Мейден-Хилл.
― До того, как я встретил Барбару, я был жалок, ― пояснил он. ― Я много пил, водился с дурной компанией, а она заставила меня понять, что, если я хочу иметь достойную жизнь и работу, семью... с ней... тогда я должен разобраться в себе. Я должен перестать беспробудно пить, садиться в ворованные и угнанные тачки и повзрослеть.
Он умолк, как будто вспоминал тот разговор, теперь уже очень далекий. Хелен хранила молчание и позволяла ему продолжать.
― Она поговорила со мной, а я впервые прислушался и завязал. Я перестал общаться с друзьями, которые промышляли тем же, что и я, даже с собственным братом, и мы переехали из Ньюкасла в Мейден-Хилл. Это было самое безмятежное место из виденных мною. Я нашел работу и держался за нее, ― его голос казался искренне удивленным, ― из-за нее, потому что больше всего на свете я не хотел подвести ее, а впоследствии и появившуюся у нас дочь. Я нес ответственность, ― а затем он тихо добавил: ― Какое-то время, ― в последних трех его словах сквозила такая грусть, что у Хелен защемило сердце от жалости к этому мужчине.
― Так мы и жили годами. Если бы Сьюзан не пропала, у нас все было бы хорошо. Я даже ходил в церковь. Я вставал на колени, молился и клялся Богу, что стану лучше, если он оставит мне Барбару.
Он вздохнул.
― И, конечно же, нас благословили. Сьюзан была такой красивой, что люди говорили, что она не может быть моей, ― он улыбнулся при воспоминании, ― но она была моей... и Барбары, конечно.