- А потом..., - сделал характерный жест пальцами Степан.
- Тебе, что, жалко ее? Жалко?! Ты себя лучше пожалей, ты, сын генерала, ты, сын поэтессы, живешь, как собака, ты шляешься черт знает где и с кем, пьешь из любого корыта, клянчишь у меня деньги на пиво. А живем мы на аренду дачи. Ты знаешь, за что твой отец получил дачу? Знаешь? допытывалась Бермудская, досадуя на то, что тогда в сердцах сказала сыну, что после того, как они распишутся с Ритой, она больше им не будет нужна. Зачем она ему это сказала? Все надеялась на то, что у сына есть хоть какой-то здравый смысл. Как можно было на это надеяться? Да ещё и Федька в этот момент в соседней комнате спал. Неужели и он слышал? И решил снова спасти ее... Два проклятых недоумка... - Так знаешь или нет, за что отец получил дачу? - допытывалась она.
- За заслуги перед партией и правительством, - промямлил Степан.
- Нет, дорогой мой, время соцреализма кончилось навсегда! И теперь надо называть вещи своими именами. Он получил все свои блага за человеческую кровь! Понятно тебе, за кровь! Знаешь, скольких людей он отправил на смерть и в лагеря? Даже я этого точно не знаю, знаю только, что очень много. И на эти деньги мы живем, именно на эти, а не на какие другие... Я давно уже никаких гонораров не получала. А они, хоть и платились за мои чудовищные стихи, но все же это были относительно честные деньги.
- Ты называешь свои стихи чудовищными? - поразился её циничной откровенности Степан.
- А какие же они по-твоему? - спокойно спросила Бермудская. - Ты что, в школе не учился? Пушкина и Лермонтова не читал? Говна от конфетки отличить не в состоянии?
- Раньше ты по-другому относилась к своему творчеству, - не уставал удивляться Степан.
- Я же не такая дура, как ты, - усмехнулась Бермудская. - И помимо стихов у меня ещё и высшее литературное образование. И вон какая библиотека, осталось кое-что от того, что ты не снес к букинистам. Читала я настоящую поэзию, читала и тогда, когда никто ещё ничего не читал Только жить хотела не так, как Ахматова, Гумилев, Цветаева, Мандельштам, и поэтому писала всегда то, что нужно для настоящего момента, неважно что - "Горный орел" или "Свежий ветер перемен". Все одинаковое говно. Но вот гонорары и почести были самыми что ни на есть настоящими, и икра, и ананасы были свежайшими, и мебель, и машины, и шмотье были первосортными. А больше печатать не будут. Никогда не будут. Мемуары про Егора Степановича и его подвиги писать не буду - западло, грубо говоря. Да и не проживешь на эти мемуары. Кому все теперь это нужно? Теперь нужно другое..., - глядя куда-то в сторону задумчивым взглядом, прошептала она. При этом Степан насторожился и бросил на неё понимающий взгляд. И этот взгляд она поймала, но так поглядела на сына, что тот опустил глаза. - Ладно, готовься к встрече своей бывшей и, надеюсь, будущей жены. Совет вам, да любовь. А сделаешь что-нибудь не то, я тебя проучу так, что мало не покажется. Копейки от меня не получишь от дачных денег - это раз, дачу завещаю государству - два, свою часть приватизированной квартиры завещаю Андрею Шмыдаренко - три... Андрюшенька тебя быстро поставит на путь истинный... Подохнешь в нищете, на вокзальной скамейке подохнешь, Степан Егорыч..., - благостно улыбнулась она.