— Мне много лет, — говорит он. — Погибну — будет грустно. Но не трагично, как в вашем случае.
— Ничего, я готова рискнуть, — говорит Шира. — Если ракета меня найдет — ну, значит, найдет. Уж лучше я взорвусь на природе, чем у себя под кроватью.
Старик фыркает, услышав такое, и отвечает тоном иссохшего, умудренного сына этой земли.
— Храбрые речи всегда выигрышно звучат, — говорит он, — но логика частенько хромает. Вам бы лучше, если завоют сирены, укрыться в одном из наших симпатичных укрепленных помещений, и тогда никакая ракета вас не найдет.
— Я понимаю, — говорит она.
— Если не выходить за ворота, опасность меньше. Мы беспокоимся о наших гостях.
— Очень хорошо, — говорит она. — Спасибо.
Шира вставляет наушники-капельки и слушает, идя дальше, старый израильский хип-хоп девяностых, за пристрастие к которому ее без конца дразнят. Она готова согласиться, что этот саундтрек — на любителя, что к нему нужна привычка.
Дойдя до этой жалкой рощицы, она находит себе приятное местечко между двумя деревьями повыше. Вынимает бутылку с водой и аккуратно, чтобы не раздавить сандвичи, кладет голову на рюкзачок в надежде немного поспать. Ей приходит на ум библейский Иаков, который использовал камень как подушку. Она ничего не может с этим поделать. В Святой земле таким ассоциациям подвержены все. Она не могла бы от них отрешиться, даже если бы хотела.
Проснувшись, Шира чувствует себя освеженной. На обратном пути, войдя в ворота кибуца, видит все того же старика — он стоит у магазина. Она вскидывает руки, как бы демонстрируя себя ему: вот, смотрите, я жива, меня не убили. Она горда собой.
Но у него теперь вид совсем не бодрый. Шира, как и все, кто вырос в Израиле, знает это выражение лица.
— Генерал, — говорит старик, едва она приблизилась. — Его наконец не стало.
Шира поражена известием. И тем, что Генерал в конце концов умер, и, в такой же мере, тем, что до сей поры он был некоторым образом жив. Поразительно: столько лет миновало, а эта новость пришла только сейчас. Был ли он с ними, со страной все это время?
У нее чуть не слетело с языка — рефлекторно: «Я была с ним лично знакома». Но это Израиль, такими заявлениями тут никого не удивишь. Этот почтенный пограничный житель вполне мог бы сказать ей в ответ, что сражался бок о бок с Генералом на множестве войн. Что они братья, или двоюродные, что он отдал ему или получил от него почку, что они в детстве были лучшими друзьями.
Она прощается и неверным шагом, ковыляя, идет дальше. Оглядывается через плечо и снова воздевает руки.
Чего, думает Шира, хочет от нее сейчас окружающий мир? Именно этого — чтобы у нее подогнулись колени? Чтобы она заплакала, запричитала?