– Лицеисты – это кучка триархистских предателей, болтающих на драконьем языке.
Крисса, невозмутимо слушавшая, как вокруг ругают золотых студентов, доела остатки курицы и выпрямилась, издав негодующий возглас.
– Да ладно, это не совсем так.
Кадеты вокруг засвистели, подогревая противостояние девушек. Мара, тряхнув волосами, скрестила руки на груди. Она растягивала гласные звуки, говоря с акцентом, типичным для Харбортауна, от которого Крисса уже давно избавилась.
– Сколько из них говорит на драконьем языке? Мы все знаем, кто получает золото. Все эти людишки с их напыщенным Лицейским балом и старорежимными традициями…
Крисса отложила куриную ножку и махнула руками, останавливая подругу.
– Если они говорят на драконьем языке, это не делает их триархистами.
– Это делает их патрициями с Яникульского Холма, что равнозначно триархистам…
Крисса презрительно фыркнула.
– Как раз Яникул и сверг триархию. А затем провел чистку среди патрициев, убрав предателей.
– Это народ сверг триархию, – настаивала Мара. – Это была народная Революция.
В ответ послышались одобрительные возгласы. Но Крисса отмахнулась от них.
– О, только избавь нас от пропагандистских текстов из листовок для железного сословия, – огрызнулась она. – Это была исключительно внутренняя борьба. Кто, по-твоему, отравил драконов? Фермеры и рыбаки? Благодаря кому произошли события Кровавого месяца? Благодаря слугам, репетиторам, придворным подхалимам. Благодаря людям из окружения Атрея, патрициям, говорившим на драконьем языке. А толпу подпустили лишь в конце.
Это «в конце» означало Дворцовый день. Я почувствовал, как кровь начинает стучать в висках.
После слов Криссы воцарилась тишина, и вокруг раздавалось лишь пение цикад. Один из кадетов, смешливый второкурсник по имени Гевен, попытался разрядить напряжение, навеянное страстной речью Криссы. Он поднял свой бокал, блеснувший в пламени свечей.
– За Дворцовый день!
Мне следовало это предвидеть.
Все вокруг присоединились к нему, и я тоже поднял свой бокал, хотя втайне представлял, как разобью его о стол, а затем воткну осколок в шею Гевена.
Я надеялся, что на этом все и закончится, но Гевен, откинувшись на спинку стула, воскликнул:
– Можете себе представить, каково это было – находиться там в тот день? Творить историю. Наслаждаться триумфом.
Кадеты, сидевшие за столом, закивали. Все, кроме Криссы. Она сморщила нос, словно ощутила веяние пропаганды из «Народной газеты». Потому что в Обители и в Лицее никогда не превозносили до небес рассказы о событиях Дворцового дня.
Для остальных металлических сословий этот день был гордостью нашей истории.