– …Но Роза уже успокоилась?
– Наоборот! Она стала пить. Напившись, начинает стонать, плакать, ругаться… Мне приходится затыкать ей рот самым для нее приятным образом. После чего она затихает и засыпает. А я лежу с открытыми глазами, не могу заснуть или погружаюсь в тяжелый сон, где меня зовет к себе Светлана… Не могу без нее! Ночью снится, как ее обнимаю, днем пишу ей письмо, назначаю свидание, в конце разрываю его на клочки. Тоскую страшно! Но снова уйти из семьи – не могу.
– Ты напоминаешь мне кашу-размазню с торчащим членом.
– Но я и вправду не могу без нее!
– Стоп! Меняем тему разговора.
Август вынул из папки несколько страниц, заполненных текстом.
– Готовлю доклад для выступления на встрече с русскоговорящими репатриантами. Вот, послушай… – И стал читать:
– В первые годы моего пребывания в Израиле я часто слышал: «Мы приехали нищими, мы ничего не смогли провезти сквозь таможню…» Неправда! Мы приехали очень богатыми. Мы привезли с собой душевную щедрость и широту характеров, умение поделиться последним. Мы вывезли свой безумный и прекрасный российский образ жизни, когда к другу с бутылкой водки и с банкой соленых огурцов можно ввалиться поздним вечером без всякого предупреждения, и друг не удивится, а обрадуется – он тоже из России. Тель-авивские кухни уже превратились в московские, где до поздней ночи кипят страсти и решаются судьбы государств…
Марк прервал его:
– Добавь еще: и мы привезли с собой наивную доверчивость, верили газетам, верили обещаниям правителей и растерянно, по-детски, удивлялись, когда нас обманывали. И постепенно начинали понимать, зачем в Израиле такое количество адвокатов и врачей.
– По-твоему, зачем?
– Чтобы судиться, потом лечиться и снова судиться. Я давно это понял.
Август рассмеялся:
– Ты – умный мальчик. Спасибо. Я это впишу в доклад.
– Я уже старый мальчик. Поэтому мне обидно, что мы не смогли избавиться от хронических болезней того общества, той жизни, из которой вырвались и удрали.
– Что ты имеешь в виду?
– Начнем с малого. Уже можно видеть, как здесь на бульварных скамейках распивают «на троих»; уже на улицах звучит российский мат; уже в подъездах и на заборах можно прочитать знакомое и родное слово из трех букв, похожее на порядковый номер ХVII съезда КПСС.
Август Львович хлопнул его по плечу:
– Умница! Меня это тоже огорчает, и мое восприятие действительности всё больше обостряется. А знаешь, что его обостряет? – Он помолчал и произнес: – Наступление старости.
– Ты – крупнейший академик-психолог. Сформулируй мне, что такое, по-твоему, старость?