«У меня все хорошо, – напоминаю себе я. – И меня окружает множество людей, которые меня любят».
Просто сейчас их нет рядом.
Над головой раздается громкое карканье. Я всматриваюсь в крону дерева и, конечно же, вижу Семъйязу, который рассматривает меня сверху.
Сколько бы я ни храбрилась и ни напускала безразличный вид, но каждая встреча с ним напоминает барахтанье в ледяной воде. Потому что меня не покидает мысль: «Не решил ли он убить меня?» Ведь Семъйяза мог бы сделать это, лишь щелкнув пальцами. Не сомневаюсь.
– Тебе что, больше делать нечего, кроме как преследовать меня? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нахально.
Птица наклоняет голову, а затем слетает с ветки и приземляется на траву рядом со мной. Печальная мелодия скорби тут же наполняет мои мысли, заставляя грудь сжиматься от испытываемых им сожалений.
«Мэг», – думает он. Да, это лишь имя мамы, но оно наполнено целым ворохом воспоминаний и боли. Влечения. Чувства вины. «Мэг».
Я закрываюсь от него.
– Проваливай, – шепчу я.
Но ворон вдруг увеличивается в размерах и превращается в человека.
– Господи! – Я отползаю назад и прижимаюсь спиной к стволу дерева. – Ты что творишь!
– Никто не видел, – успокаивает он, словно меня сейчас волнует моя безупречная репутация, которая испортится, если кто-то заметит, как я разговариваю с птицей.
Я разрываюсь между желанием убежать – унестись на всех парах к Мемориальной церкви, единственному освященному месту, которое приходит в голову, – и остаться здесь, чтобы узнать, что Чернокрылый скажет на этот раз. Мой взгляд скользит к зданию церкви, возвышающейся на другой стороне двора. Но это слишком далеко.
– Что ты хочешь от меня, Сэм? – определившись, спрашиваю я.
– Однажды я водил твою маму на танцы, – говорит он, вновь принимаясь за свои истории. – Она надела красное платье, а когда оркестр играл «Пока мы не встретимся вновь»[12], положила голову мне на грудь, чтобы послушать, как бьется мое сердце.
– А у тебя есть сердце? – вырывается у меня довольно глупый и слегка язвительный вопрос.
Мне не нравится, что они с мамой ходили на свидание. Что они вообще общались.
Семъйяза строит обиженный вид.
– Конечно, у меня есть сердце. И меня можно ранить, как и любого другого человека. Мэг пела мне в тот вечер, когда мы танцевали. «Улыбайся, пока целуешь меня на прощание. И когда тучи рассеются, я вернусь к тебе», – поет он, и стоит признать, что его голос не так уж и плох.
Да и песня мне знакома. Мама любила напевать ее во время работы по дому. Например, когда складывала постиранное белье или мыла посуду. И это первый раз, когда я узнаю в его таинственной Мэг свою маму.